Партизанская богородица
Шрифт:
На легкой рыси подъехал верховой в крестьянской одежде.
— Здесь штаб Приангарского отряда?
Получив утвердительный ответ, спрыгнул с лошади. И по тому, как ловко он это проделал, Катя поняла, что обманулась, приняв его по окладистой русой бороде за пожилого человека.
Бородач привязал коня за скобу, вбитую в притворный столб.
Оглядел Катю внимательно, не шибко ласковым взглядом.
— Командир отряда Бугров здесь? — И вперед Кати прошел в избу.
Не доходя три шага до вставших ему навстречу Бугрова и Брумиса, доложил:
—
— Получили наше обращение? — спросил Брумис, когда все трое уселись за стол.
— По этому делу и приехал, — ответил Красноштанов.
— Что же один? — спросил Брумис. — Или перевелись мужики в Мухинской волости?
— Об этом и надо поговорить.
— Поговорить... — проворчал Бугров. — Однако, пора разговоры кончать, за дело браться!
— Не понужай, товарищ командир, — спокойно, но твердо возразил Красноштанов. — Разговор у меня сурьезный. Тут надо разобраться. Начальников шибко много развелось. Слыхал, поди, пословицу: на одних подметках двум царям не услужишь...
Бугров грубо перебил его:
— Царя давно порешили, а советская власть одна!
— Вот нам одну и надо! — Красноштанов расстегнул верхнюю пуговицу кафтана, достал из-за пазухи несколько бумаг. Отыскал нужную, положил на стол: — Ваша?
Брумис кивнул:
— Наша.
— ...Вот из штаба Шиткинского фронта. Вот приказ капитана Белоголового. Ну, это не в счет. А вот седни получили. Написано тоже от штаба вашего отряда, а подпись другая: Вепрев. И место указано другое. Вот и рассуди, какую бумагу исполнять?
— Как же вы рассудили? — спросил Брумис.
— А ты как бы рассудил? Ни одну не исполнять. Пока порядку не будет. На сходе так порешили. Организовать свой отряд. Оборонять свою волость.
— На фронте был? — резко спросил Бугров.
— Два года.
— Так какого ты черта хреновину порешь! — вскипел Бугров, — Надолго твоего отряда в одиночку хватит! Беляков надо одним кулаком бить, а не на усобицу.
— А я что говорю! У белых своя власть. По Сибири — Колчак, в Иркутске — губернатор, здесь, на Ангаре, — капитан Белоголовый. А у нас? — он сплюнул в досаде. — Никто никого не признает. В каждой деревне свои порядки. В каждом отряде свой начальник. — И решительно, словно отрубил: — Нам своя власть нужна!
Бугров за вечер выкурил полный кисет самосада. По горнице, тускло освещенной мигающим пламенем коптилки, ходили волны сизого вонючего дыма.
— Хоть девок пожалей, — говорил Брумис, кашляя с надсадой и отмахиваясь обеими руками.
— Пущай привыкают к солдатской жизни, — отвечал Бугров и заряжал наново свою трубку.
Сергей, Санька и Семен Денисыч вернулись в отряд далеко за полночь.
Палашка и Катя, конечно, только делали вид, что спали, но выбежать навстречу не решились — застеснялись Брумиса и особенно Бугрова.
— Загуляли вы, однако, ребята, — сказал Бугров. — Я уже наутро конную разведку отрядил, выручать вас.
— Загуляешь с таким игуменом! — кивнул Санька в сторону
Сергей рассказал подробно про то, как их принял Чебаков, и про то, как жаловался на партизан коноплевский староста.
— Одно к одному, — сказал Бугров, выслушав Сергея. — Ну, добро, отдыхайте. Мы с Владимиром Янычем еще малость потолкуем.
— Выходит, правильно мы с тобой решили, — сказал Бугров Брумису, когда они остались вдвоем. — Только так, а не иначе. До Москвы не достанешь. Колчак загородил. А без советской власти нам нельзя. Чего молчишь, вроде засомневался?
— Какие могут быть сомнения? Решили правильно.
Но Бугров почувствовал, что какая-то невысказанная мысль тревожит Брумиса.
— Нет, ты скажи, что у тебя на уме.
— Откровенно?
— А то как? Еще мы с тобой в прятки станем играть!
Брумис пристально посмотрел прямо в глаза Бугрову.
— Скажи... по совести... Сам ты сможешь подчиняться власти, которую мы создадим?
— Своей-то власти!
— В том и дело, что своей. А что если в трудную минуту скажешь: «Моя власть. Сам ставил, сам сниму...»
Бугров помрачнел.
— Обидно говоришь!.. Нет, Владимир Яныч, зря подумал. Я за то и воюю, чтобы своей власти подчиняться!
Как же человеку не верить
Рубцов умело расположил оба своих пулемета. И патронов, видать, у него было в достатке. Как только партизанская цепь поднималась в бросок, ее тут же ружейным и пулеметным огнем прижимали к земле.
Трофим Бороздин уже третий раз подымал бойцов в атаку, но ни разу, ни одному не удавалось добраться до кривой березы с оголенной сухой вершиной, за которой пролегала небольшая ложбина, где можно было скопиться для следующего броска.
Вепрев, внешне спокойный, почти не отрываясь от бинокля, следил за ходом боя.
— Шибко не высовывайся! — предостерег Петруха Перфильев. — У них, поди, бинокль тоже есть. Высмотрят и снимут, как глухаря на току.
Вепрев ничего не ответил.
Он был зол сам на себя, что послушался Бороздина. Надо было всем до единого в атаку. И ему — командиру — впереди! На кой черт остался он с одним взводом в этой яме?.. Резерв?.. Стратегия!..
— Пошли, опять пошли! — закричал Петруха и, позабыв о своих советах, до пояса высунулся из-за укрывавшей его глыбы песчаника.
И опять откуда-то сверху, с левого фланга, из кустов, лепившихся по крутому склону горы, застрекотал пулемет, и темная рваная цепочка атакующих откатилась назад.
— Вижу его! — сказал Петруха Вепреву. — Вон промеж двух кустов сосна, а за ей камень. Пойду сымать его, товарищ комадир!
— Возьми первое отделение! — сказал Вепрев.
— Нет! — отмахнулся Петруха. — Мешкотно эдак. Одного возьму, который помоложе, на ногу легче, — и, оглядев бойцов, распорядился: — Травкин, пошли! Винтовку оставь. Бери нож и гранату!