Партизанская хроника
Шрифт:
— Говори, говори, — заинтересовался Кусков. — Если пришли — так, видно, что-то серьезное.
Сермяжко начал докладывать:
— Когда мы взрываем эшелоны, то повреждаем паровоз, десять — пятнадцать вагонов, а остальные остаются целы. Если в эшелонах техника, то она через несколько дней движется опять к фронту, а если в них гитлеровцы, то они открывают по нам огонь. Так вот мы и задумали уничтожать эшелоны полностью, а для этого нужно подрывать их в трех местах и потом брать штурмом.
— Дельно, —
Сермяжко продолжал свой рассказ, и мы убедились, насколько тщательно продумал он план уничтожения эшелонов.
— Обожди, Ионас Ионович, распахнем тебе через железную дорогу «широкие ворота», — предложил я Вильджюнасу.
— Хорошо задумано. Когда-нибудь и мы используем ваш опыт. Охотно подожду, — согласился он.
— Идите, готовьтесь к походу, — сказал Кусков Усольцеву и Сермяжко. — На задание берите только добровольцев.
Мы вышли из палатки.
Усольцев и Сермяжко повели отобранных людей на подготовительные занятия. Сермяжко обучал подрывному делу по изобретенному им способу. Афиногентов, Ларионов, Тихонов, Красовский и другие спрятались в траве, каждый из них держал в руке по веревке. Концы этих веревок были у Сермяжко. После выстрела из пистолета лежавшие в траве должны были одновременно дернуть свои концы веревок.
Неподалеку от подрывников занимался с двадцатью восемью партизанами из штурмовой группы Усольцев. Кеглевые шашки заменяли им воспламеняющуюся жидкость.
По сигналу Усольцева партизаны бросались в атаку на воображаемый эшелон. Одновременно с этим две пары подрывников впереди и сзади воображаемого эшелона «подрывали» рельсы, чтобы не могло подъехать подкрепление.
Весь день тренировались партизаны. Вечером к нам пришли инициаторы похода.
— Ну как, усвоили? — спросил я их.
— На отлично, — ответили оба в один голос.
— Да, но сейчас вы орудовали днем, а как выйдет ночью?
Сермяжко и Усольцев согласились, что нужно провести еще и ночные занятия. Эти занятия прошли не совсем удачно.
— Придется еще разок попробовать, — признался Усольцев.
— Не забудь, на железной дороге будет легче, там взрывы осветят местность, — напомнил ему Сермяжко.
К этому новому для нас методу готовились серьезно. Даже в день выступления, когда партизанам полагался отдых, они усердно занимались. После обеда их все же заставили разойтись по шалашам. Только Усольцев и Сермяжко не захотели отдыхать, они о чем-то озабоченно переговаривались, осматривали заряды, термитные кегли.
Желая убедиться, все ли готово, я зашел в шалаш подразделения Ивана Любимова. Он должен был сопровождать группу Вильджюнаса. Большинство партизан перед походом отдыхали. Сам командир чистил пистолет.
— В поход? — показывая на разложенные части пистолета, спросил я.
— Так точно, — ответил он.
— Задание
— Ясно! Выполним, товарищ командир.
— Где Жардецкий? — спросил я.
— Если срочно нужно, я здесь, — раздался из-под шинели его голос.
— Присядь, побеседуем, — предложил я и вынул из сумки карту.
Юлиан и Любимов присели. Я показал им, где Усольцев со своими партизанами подорвет эшелон. Любимов внимательно следил за моим пальцем, а Юлиан смотрел куда-то в сторону.
— Ты гляди сюда, соображай, как нужно будет вести людей, — предупредил я его.
— Ничего эта бумага мне не говорит. Хорошо здесь показан лес, но не показано, где растет дерево, где яма, где пень. Лучше уж без нее проведу.
— Какой же ты, Жардецкий, неисправимый, — злился Иван Любимов.
— Меня нечего исправлять, я вполне исправный. А провести — проведу так, что комар носа не подточит.
Ночью, в темноте, Жардецкий видел, как филин. Его уши ловили самый незначительный звук. Юлиан имел и еще одно преимущество: в походе никогда не уставал. Высокий, стройный, он, несмотря на свои пятьдесят лет, оставлял позади самых лучших ходоков.
Уходя от них, я пожелал им удачи.
Вильджюнас и его товарищи готовились к походу. У них было немало груза: две рации, батареи к ним, патроны, взрывчатка, много литовских газет и книг советских писателей. Все это они непременно хотели взять с собой. То же самое пережили и мы, выходя из Торопца. Каждый партизан группы Вильджюнаса сделал себе ношу по двадцать килограммов, и все же много вещей осталось. Вильджюнас смотрел на них с сожалением.
— Жалко оставлять? — спросил я.
— Да, — уныло ответил он. — Пока Москва пришлет, все это пригодилось бы.
— Оставь здесь, а что нужно, Воронянский тебе даст, мы ему позже возвратим.
— Спасибо, — крепко пожал мне руку Ионас.
Вечером повара приготовили превосходный ужин. Мы решили устроить проводы уходящим товарищам. Были разложены свежий хлеб, присланный из совхоза «Рованичи», свинина, соленые огурцы. В середине круга, весело потрескивая, горел небольшой костер.
— Прошу гостей к столу, — обходя партизан, приглашал Луньков.
— За удачный поход, — поднялся Кусков.
— Ура! — ответили партизаны.
Поздно ночью партизаны разошлись по шалашам, и оттуда еще долго были слышны приглушенные разговоры. Постепенно все затихло. Хорошо замаскированные, всегда бодрствующие часовые охраняли сон своих товарищей.
Рано утром выстроились партизаны, уходящие в поход. У всех подогнано обмундирование, вычищено оружие, чисто выбриты лица. У нас существовал обычай: если собираешься в поход, то не только подготовь оружие, но и почини да вычисти одежду.
— Смирно! — скомандовал начальник штаба Луньков, и строй замер.