Партизанская искра
Шрифт:
— Кто это? — спросил Костюченко.
— Шелковников.
— Шелковников? Что же вы мне не сказали?
— А поп той?
— Да, да, верно.
Костюченко привстал на колени и долго смотрел вслед, пока пролетка не скрылась за поворотом.
— Вот он какой, Шелковников, поди, узнай.
— Я же говорил вам, что хорошего человека не сразу узнаешь, — лукаво подмигнул старик и весело чмокнул губами на лошадей.
Когда место на базаре было занято, три десятка самых хороших арбузов дед Платон отложил в сторону и прикрыл соломой.
— Вы гут, Платон Петрович,
Старик согласился.
Костюченко пошел по рядам, загроможденным бутылками с молоком и глиняными горшками с ряженкой. На земле, на разостланных тряпицах, лежали кучки лука и чеснока, картошки, моркови и прочих незатейливых сельских товаров.
Народу как будто бы толпилось много и видимость базара была налицо. Однако не чувствовалось того размаха, той веселой пестроты прежнего колхозного базара, когда поражало обилие продуктов, все играло красками яркими и многообразными, создавая праздничное настроение. Сейчас и оранжевая морковь, и лиловая свекла, кремовая ряженка и нежно-зеленая капуста, разноцветные фрукты, и даже сами люди — все, казалось, было окрашено в одну унылую серую краску. И базарный говор, всегда разноголосый и живой, звучал сейчас тускло и безжизненно.
Но вдруг, в самом центре базара, Костюченко заметил оживленную толпу и подошел.
Из середины толпы кто-то негромко выкрикивал.
Заинтересовавшись, Костюченко продвинулся вперед. В центре толпы стоял румынский солдат.
— Две марчи! — кричал он, принимая деньги и взамен совал в руку покупателю розовый квадратик бумажки, который вынимал всякий раз из-за пазухи мундира. И все это делал он быстро и с опаской.
Люди наперебой покупали розовые листки и тут же поспешно уходили. Но народ скоплялся, и желающих купить этот диковинный предмет становилось все больше.
Солдат, видя такой наплыв покупателей, приостановил торговлю, вытер пот с лица и крикнул:
— Пять марчи!
Оттого, что солдат набавил цену на свой товар, торговля оживилась еще больше. Люди прямо выхватывали из рук продавца волшебные листки, он еле успевал вынимать их из-за пазухи, с азартом повторяя:
— Пять марчи! Пять марчи!
И вдруг случилось что-то необычайное. Будто внезапно налетел вихрь и начал разбрасывать людей в разные стороны.
В поредевшую толпу ворвался румынский офицер и остановился против солдата. Маленький, тонконогий, он походил на петуха перед боем.
Словно ветром сдуло остаток толпы, и люди с интересом и боязнью за солдата наблюдали со всех сторон.
Офицер бросил несколько коротких фраз. Солдат стоял молча. Он слегка улыбался глупой, растерянной улыбкой.
«Ну, что же такого? Все здесь торгуют, зарабатывают деньги, и я тоже хочу. Чем я хуже других?» — казалось, говорил весь его вид.
Офицер шагнул к нему и молча ударил по лицу. Солдат не пошевелился и только чуть отвел голову в сторону. Офицер ударил другой рукой, и началась расправа. Он обеими руками, как заведенная машина, хлестал свою жертву по щекам. Но солдат стоял недвижно, как манекен, и только при
Это продолжалось довольно долго. Наконец уставший офицер дал солдату пинка и отпустил восвояси, даже не отобрав листовок, которыми торговал солдат.
Наблюдавшие за этой сценой люди сочувственно провожали солдата взглядами. А он ухмылялся, лукаво подмигивал и показывал зажатую в кулаке выручку, дескать, — «ну и что же, ну попало, это дело привычное, а денежки — вот они».
Настроение Костюченко поднялось. Возвращаясь к своей повозке, он думал о том, сколь велика у народа жажда узнать правду. Ведь многие из этих людей, может быть, отдавали последние деньги за несколько слов правды. А может, просто хотелось прикоснуться к розовому листочку, напечатанному в родной Москве.
В двенадцать часов дня, как было условлено, повозка с арбузами остановилась около маленького белого домика в два окошка с голубыми наличниками. Это была квартира Шелковникова.
Костюченко не удивился тому, что Платон Нечитайло ни у кого не спрашивал адреса лесничего. Он понимал, что старик не раз бывал здесь.
Из окна увидели повозку, и через некоторое время на пороге открытой двери показался сам хозяин.
Он был по-домашнему в белой рубашке с расстегнутым воротом. Невысокого роста, худощавый, с хохолком светлых волос на лбу, он чем-то отдаленно напоминал Суворова.
— Арбузики вам доставили, — почтительно доложил Нечитайло.
— Очень хорошо, спасибо, — ответил лесничий, мельком взглянув на незнакомого человека у повозки.
— Куда прикажете сложить?
— В колюру, там прохладнее. Заезжайте.
Они заехали за дом. Дед Платон ушел с хозяином и через несколько минут вернулся.
— Идите туда, — шепнул он.
Костюченко вошел в комору. Лесничий двинулся ему навстречу и, с непроницаемым спокойствием, присушим подпольщику, назвал себя. Он верил старику, но что-то еще сдерживало его перед человеком, которого увидел впервые. Он ждал, что скажет Костюченко.
Понял и Костюченко эту осторожность Шелковникова, который был на виду у врагов и пользовался их доверием.
«Эх, как нужен здесь пароль», — с досадой подумал Костюченко. И вдруг его осенила счастливая мысль назвать свой пароль, а может быть… И он спросил:
— Вы не скажете, где найти зубного врача?
Серые глаза Шелковникова потеплели, еле заметная улыбка скользнула по уголкам его тонких, резко очерченных губ.
— Знаю одного врача, но он уехал к теще.
— Жаль.
— Он скоро вернется.
Сердце Костюченко радостно забилось.
— Значит, мои пароли…
— Да, как видите, дошли.
— Товарищ Блажевский выполнил задание, — сказал Костюченко, в одно мгновенье вспомнив все: шелковый купол над головой, зловещий прожектор, лучик карманного фонарика и серебряное тело «Мессершмитта».
— А я, признаться, тревожился, что пароли не дойдут сюда и будет очень трудно.
— С паролями все в порядке, Василий Сергеевич. Теперь пойдет легче. Располагайте мною вполне. А теперь пойдемте ко мне, там обо всем поговорим.