Партизаны Е.И.В.

Саргаев Андрей Михайлович

Деревня Кошёлкино. Некоторое времени спустя.

– А я говорю, что Господь явил чудо!
– отец Сергий внушительно указал пальцем в небо.
– Не может человек своей волей по воздуху ходить аки по земле, и если сие случилось, то никак не без помощи небес. Ангелы по доброте своей дали крылья православному воинству. Дабы те успели придти на помощь погубляемым безвинно душам.

Аполлон Фридрихович с батюшкой не спорил, не до того ему было. Пока кто-то из добровольных сестёр милосердия перевязывал пробитое

плечо и посечённую осколками ядра ногу, отставной поручик с тревогой прислушивался к частой стрельбе армейских винтовок и редкому бумканью ружья на колокольне. Манефа Полуэктовна оказалась настолько везучей, что не получила ни единой царапины, и продолжала палить по позабывшим про осаду французам.

– Самое бы время вылазку сделать, - предложил Клюгенау.

– Без вас там обойдутся, - священник отвлёкся от проповеди и подмигнул служке.
– Лекарство принеси! И закусить чего-нибудь сообрази!

Тот довольно улыбнулся, предвкушая малую толику целебного снадобья и на свою долю, но уйти никуда не успел. В дверь забарабанили прикладами, и громкий голос спросил на чистом русском языке:

– Есть кто живой?

– Откройте, отец Сергий, - Аполлон Фридрихович сделал слабую попытку подняться.
– Это свои.

– Нужно ещё разобраться, что там за свои.

– А кто недавно говорил об ангелах небесных, давших крылья?

– Аз есмь человек, и могу ошибаться.

Стук в дверь прекратился, и Клюгенау забеспокоился. А ну как пришедшие на подмогу гусары (а кому ещё взбредёт в голову прыгать из поднебесья?) обидятся? А тут раненые... За себя Аполлон Фридрихович не переживал - это не первые дыры в шкуре старого солдата, и если не случится горячки или антонова огня, то можно посчитать их пустяковыми царапинами.

– Открывайте, отче!

На разбор завалов ушло не менее получаса. И откуда в бедной деревенской церкви столько всего? Два сундука, резной комод, куча берёзовых дров, старинный клавесин, портрет Петра Великого в бронзовой раме, мешки с зерном и картошкой... Особенно удивительно последнее - господин главный губернский агроном неоднократно рекомендовал сей продукт, уверяя, что именно картофель выручит в трудную минуту. Неужели он подразумевал войну?

– Господин старший лейтенант!
– отец Сергий перехватил Нечихаева около французских пушек, где тот руководил приведением их в полную негодность.

– Слушаю вас, - не слишком верующий Мишка, тем не менее, с искреннем уважением относился к священникам, и некоторое вольнодумство тому не мешало.
– Требуется наша помощь?

– Да. Я хотел бы осмотреть пленных, и при необходимости... Ну вы понимаете? Из человеколюбия...

– Пленных? Увы, пленных у нас нет.

– Как это?

– А вот так.

– Расстреляли или повесили? Это не по-божески?

– Какое повешение, Господь с вами! Государственных преступников ждёт суд и каторга, чай в России живём, а не захолустье европейском. Поэтому не беспокойтесь, оба француза живы и здоровы.

– Оба?

–

Ну да, двое их. Или вы отказываете нам в умении метко стрелять?

– Но я думал...

– Зря.

– Что зря?

– Для думанья у нас есть государь-император, а прочим же полагается проявлять разумную инициативу, своевременную смекалку, и прочие, способствующие укреплению государства материи. У нас в армии исключительно так!

По серьёзной физиономии Нечихаева никак не определить, шутит он, или нет, и лишь вид веселящихся гусар навёл отца Сергия на правильный ответ:

– Ржёте всё... А люди, может быть, страдают.

– Люди?
– усмехнулся Мишка.
– Знаете, меня всегда удивляла привычка некоторых... скажем так, человеческих особей творить добро. Нет, поймите, я не против добра как такового, но против его применения к чужим за счёт своих.

– Поясните свою мысль, господин старший лейтенант.

– Пояснить? Охотно. Причём на вашем же примере. Но сперва ответьте на вопрос - среди крестьян раненые есть?

– Есть.

– А среди моих гусар?

– Не знаю.

– Вот вы и пояснили... мне, во всяком случае. А себе?

– Не понимаю.

– А что тут сложного в понимании? Вам перед иностранцами стало стыдно, так?

– Но причём здесь это?

Мишка зло прищурился:

– А при всём! Прав был государь Павел Петрович - нужно выдавливать из себя раба. Какая, на хрен, забота о ближнем?

Деликатный кашель за спиной вынудил Мишку прервать фразу и обернуться. Поддерживаемый под руки двумя гусарами человек в почтенном, далеко за пятьдесят лет, возрасте смотрел на старшего лейтенанта уважительно и чуть смущённо. Только выглядел он несколько... старомодно, что ли. Кого в нынешние времена заставишь напялить на себя тесный мундир екатерининской эпохи, а на голову водрузить нелепый парик с буклями и косицей?

– С кем имею честь?

– Отставной поручик Ингерманландского полка Аполлон Фридрихович Клюгенау!
– бодро отрапортовал незнакомец, после чего покачнулся, и упал бы, не будь подхвачен сопровождающими. Слишком рано те его отпустили.

– Лекаря сюда!
– закричал Мишка, бросившись на помощь.

– Не стоит беспокоиться, господин старший лейтенант, - вяло отнекивался отставной поручик.
– И он уже меня осмотрел.

Нечихаев возражений не слушал и повысил голос:

– Где этого коновала черти носят?

– Оказывает помощь тем, кому она нужнее!
– Аполлон Фридрихович скривился от боли, но повторил.
– Не нужно лекаря.

Внимательно наблюдавший за сценой отец Сергий вдруг ни слова не говоря повернулся кругом, и размашистым шагом пошёл к церкви. На половине пути будто что-то его подтолкнуло в спину - заторопился и перешёл на бег.

– Неужели дошло до человека?
– хмыкнул Мишка, провожая взглядом священника.

– Вы не думайте, он хороший, - вступился за батюшку Клюгенау.
– Просто ему в молодости не повезло, и пришлось прослушать три курса в Гейдельберге...