Партизаны Е.И.В.

Саргаев Андрей Михайлович

Аполлон Фридрихович несколько грубовато отпихнул супругу, пытающуюся всучить фамильную шпагу с гербом на эфесе. И укорил:

– Разве можно вооружённому-то? Которым местом думаете, Манефа Полуэктовна?

Та возмущённо пискнула:

– Модные пистолеты хотя бы возьмите, а то прямо как голый, ей-богу.

– И о них забудьте. Мы идём встречать освободителей!

– От кого?

– Не знаю от кого и от чего, но освободителей!

Спустя три часа.

Если и есть где на земле место, похожее на рай, то для каждого

оно своё. Кто-то назовёт собственный домик с виноградником в Ландах, кто-то винные подвалы знаменитого бенедиктинского монастыря, а третий признает за таковое тёплую постель развесёлой и сговорчивой жёнушки соседа-пекаря. Разный он у всех, этот рай... ровно до тех пор, пока человек не попадёт в армию.

И тогда нет ничего милее на свете любой дыры, где есть крепкая крыша над головой, стены, защищающие от холода, огонь в очаге, да наваристый мясной суп, чьё бульканье прекраснее музыки небесных сфер. И пусть вскоре прозвучит голос архангела, изгоняющего грешника из страны вечного блаженства... в смысле, сержант отправит в караул, но это всё потом. Сейчас же есть котелок, ложка, большой кусок местного чёрного хлеба, и отличный аппетит, возбуждённый за долгие недели вынужденного поста. Ну чем не райские кущи?

А пейзане не мешают. Их и было-то не больше сотни, как раз все поместились в церкви. Ну не замёрзнут же они там? Не должны - северные люди привычны к холоду, и ничего с ними не случится. А завтра выкопают себе землянки, как приказал господин капитан в приступе благодушия. Месье Граммон славится добротой, несмотря на то, что из аристократов происхождение имеет.

Ну, это дело не солдатское, чтобы его обсуждать. Пусть о том господа офицеры языками молотят... и челюстями. Они-то небось в помещичьей усадьбе тонкие вина пьют под паштеты, страсбургский пирог и спаржу. Или для спаржи не сезон?

А господа офицеры во главе с командиром батальона (хотя от него и осталось две неполных роты) действительно предавались чревоугодию, наслаждаясь гостеприимством и радушием Аполлона Фридриховича. После лишений и голодовки нынешней кампании даже жареная кошка покажется изысканным яством, а тут неожиданное изобилие... Несколько грубоватая, конечно, еда: жирные печёные поросята, заливное из говяжьих языков, караси в сметане, рыбный суп из окуней и ершей, ветчина семи сортов, четыре вида сыра, и прочее, сытное и тяжёлое для ослабевших желудков. Впрочем, впечатляющее количество и разнообразие способствующих пищеварению вин радовало, и внушало надежду на благоприятный исход праздничного ужина. А то, знаете ли, бывали случаи... Но не стоит о грустном - даже если и случатся неприятные последствия, так завтра же не в бой, не так ли? А некоторое расстройство можно и перетерпеть.

– Месье Аполлон, как вы считаете, пойдёт ли ваш царь на заключение перемирия?
– капитан Граммон сделал глоток весьма недурного бургундского и поставил бокал на стол.
– И почему ваша обворожительная супруга совсем не пьёт вина? Будьте здоровы, мадам Манефа!

Разговор шёл на французском языке, каковым Манефа Полуэктовна не владела, и при упоминании своего имени она вопросительно посмотрела на мужа. Аполлон Фридрихович перевёл:

–

Дорогая, француз интересуется, почему вы не пьёте.

– Передайте ему пожелание пойти в собачью задницу.

Клюгенау улыбнулся, и сообщил месье Граммону:

– Она предложила выпить водки за здоровье Великого Императора всех французов. Господа офицеры поддержат тост дамы?

Господа офицеры встретили предложение одобрительными восклицаниями, и по знаку хозяина кухарка выставила на стол огромную бутыль из почти прозрачного стекла с красочным этикетом и залитым сургучом горлышком.

– Это всё нужно выпить?
– с опаской уточнил капитан.

– Не переживайте, у нас есть ещё!
– успокоил Аполлон Фридрихович.
– Винокурня Леонтия Шустова на Мясницкой! Поставщик двора Его Величества! Хлебная слеза! Дар русских полей! Ну и прочее...

Клюгенау долго бы ещё изрекал похвалы в превосходных степенях, но его супруга решительно взяла дело в свои нежные ручки:

– По полной!

– Что она говорит?

– Неполный стакан оскорбляет славу французского оружия.

– Да?

– Устами женщин и младенцев часто говорит Господь.

– Хорошо!
– капитан поднял налитый расторопной кухаркой стакан.
– Vive la France! Vive l'empereur!

Аполлон Фридрихович проследил за движением кадыка месье Граммона, и тут же сунул ему солёный огурец:

– Вот! С личного огорода его светлости князя Александра Фёдоровича Белякова-Трубецкого.

Француз вяло отмахивался, но, справившись с мучительным кашлем и вытерев слёзы, переспросил:

– У вас князья работают в огородах?

– А у вас разве нет?
– в свою очередь удивился Клюгенау.
– Впрочем, вы, кажется, что-то говорили о перемирии?

– Я говорил?
– живительное тепло, разливающееся по всему организму, сделало течение мыслей капитана вялым и тягучим.
– Наш Император намерен добиться не перемирия, а капитуляции.

– Чьей?

– Разумеется вашей.

– Извините, господин Граммон, но я не воюю с Францией.

– Да?
– вялость вдруг сменилась необыкновенной лёгкостью.
– Это легко исправить, прикажите подать перо и бумагу.

После того, как всё та же кухарка (единственная прислуга в доме, не считая конюха) принесла писчие принадлежности, капитан некоторое время потратил на освоение ручки со стальным пером. Удивительное и странное устройство... И в чернила не нужно макать каждый раз. Потом несколько минут ушло на сосредоточивание. Или сосредоточение? Впрочем, это неважно... главное, чтобы строчки получились ровные. По возможности, конечно.

– Извольте, месье Клюгенау!
– француз протянул Аполлону Фридриховичу исписанный лист.

– Что это?

– Документ, в котором Франция объявляет войну непосредственно вам!
– Граммон рассмеялся удачной шутке.
– За это нужно выпить!

– Непременно, - согласился поручик, бережно складывая бумагу.
– Водки?

– Да! За победу французского оружия мы будем пить русскую водку!

Пока офицеры аплодисментами благодарили командира за свежий каламбур, Манефа Полуэктовна спросила у мужа: