Партизаны Подпольной Луны
Шрифт:
Гарри ответил просто:
– Христианин еси я, и не полозено мне молиться бокам языческим.
– Вон! Вон из храма! Богохульник ты еси!
– благим матом заверещал священник.
– Почто пришёл ты видом своим и душой, проданной ни за осьмушку коровы, а задаром, Распятому Рабу, осквернять место сие святое?!
– Да, христианин есть я, и лезачем беспокоить бокиню языческую, коей слузишь ты, гласом столь кромким.
– Ах ты, картавый пришлец! Смеешь ещё ты мне указывать, как вести себя пред богиней священной, кою защищать я должен от клеветников и таковых богохульников, аки ты еси! Пошёл вон!
Гарри покинул
Но тот вышел и долго ещё кричал вслед быстро удирающему Гарри, насколько позволял длинный плащ, в котором путались ноги:
– Се христианин еси, граждане! Остерегайтесь пришлеца сего иноземного! Се христанин еси! Заразу страшную несёт он в сердце своём и на устах злоречивых! Опасайтесь заговаривать с ним и даже в термах будьте поодаль!
Да станет он изгоем в городе нашем, храмы великие имеющем! Да будет так!
Се восклицаю я, авгур ваш, предсказатель безошибочный и священнослужитель храма Цереры Многоплодной Премоцилиус!
Гарри стремглав донёсся до дома Снепиусов, дома любимого Северуса, рабы тоже пробежались и согрелись.
Они были в одних лишь шерстяных хитонах* * , валяных пенулах и штанах из грубого сукна, а ноги были обуты в войлочную, бесформенную обувь.
Разумеется, плащей им не давали. Вот, чтобы не мёрзнуть на стоянках для рабов, отплясывали они свои дикие, подражающие движениям лесных зверей и луговых птиц, танцы, чтобы согреться. А то ведь ненароком простудишься, да и помрёшь. Не у каждого же раба в доме есть свой врачеватель, не жалеющий горьких, согревающих, жгучих из-за ышке бяха отваров на жалких рабов, как в доме Господина Снепиуса Северуса. Но и рабы дома Снепиусов тоже любили поплясать-попрыгать-помахать руками, изображая охотников на медведя…
* * *
* Рождество Иисуса Христа до четвёртого века упоминали в праздник Богоявления. В середине четвёртого века папа Урбан Второй ввёл Рождество, как отдельный праздник, отмечаемый двадцать пятого декабря. Праздник связан с замечательным солярным явлением - зимним солнцеворотом. Начиная с двадцать второго декабря день прибывает по несколько минут, сначала по вечерам, а вскоре подтягивается и утреннее увеличение продолжительности светового дня.
* * Хитон - основная одежда римских рабов, состоявшая из одного или двух кусков ткани, скреплённых на плечах небольшими застёжками. Заимствован у греков, среди которых выполнял функции и мужской, и женской одежды различной длины.
Глава 22.
…Теперь Гарри только диву давался и с большими охотой и удовольствием, как легко Северус решился отмечать прежде всего христианский, в понимании Гарри, праздник в языческом доме. Ну да, ведь он же лорд дома, Господин, как говорят римляне, вот и делает всё в своё удовольствие.
Ну, никак не давалось Поттеру вслух слово «ромей» или «римлянин». Всё, что мог он воспроизвести, было прилагательное: «римский», а на существительном «римлянин» его переклинивало. Бывает. Хорошо, хоть х`ыкать перестал. Но думал он правильно.
Ёлочка казалась словно уменьшенной копией елей доброго Хагрида, о котором Гарри тоже со временем вспомнил. От неё расходился по комнате и наполнял её выстуженный воздух дивный лесной аромат. Юноше было очень приятно чувствовать этот «запах Хогвартса» в своей комнате.
Участия лесничего в Последней Битве он не заметил, словно и не было такого члена
К слову сказать, Хагрид, разумеется, участвовал в Битве за Хогвартс, и весьма успешно, практически не прибегая к магии, а только благодаря таланту ладить с магическими животными, отвёл от защитников замка целый табун шерстокрылов - похожих на кентавров оголтелых тварей с длинными костяными шпорами на всех четырёх ногах и жутко кусачих. А челюсти с огромными зубами были у них такой силы, что запросто могли перекусить человека пополам. Но этот «разговор по душам» с нелюдью, у которой и душ-то, по изысканиям учёных, нет, проходил далеко на прогалине в Запретном лесу. И не успел Хагрид договориться со всеми легионами и стаями магических тварей, как… битва закончилась.
… Гарри, лёжа нагой под покрывалом, начал медленно, но верно нагонять на себя волны панического страха перед должным осуществиться с минуты на минуту, когда Северус закончит раздеваться и ляжет рядом с ним в постель. От ёлочки пахло хвоей и текущей из сруба смолой, она обречена была простоять до Нового Года, а потом отправиться на свалку во дворе.
Гарри было жалко себя, и он стал сравнивать себя с ёлочкой, на которую сейчас налюбуются, потом срубят её Режущим заклинанием, нанеся многочисленные болезненные порезы на всём теле, грубо, обязательно грубо отымеют и оставят одного. И так разжалобился Поттер, что и не заметил, как Северус оказался лежащим рядом, таким ледяным. Они накрылись покрывалом, и Северус лежал на спине, закинув руки за голову, долго вовсе не шевелясь, не делая даже попыток что-то совершить для совсем обессилевшего от страха Поттера.
Наконец, юноша не выдержал затянувшейся слишком уж паузы и произнёс шёпотом заискивающе и зазывающе в то же время:
– Северу-ус?
– Что, малыш? Боишься?
– Если честно, то да. Даже очень боюсь, хоть и хочу стать взрослым.
– А ты не бойся. Нам торопиться некуда. И если ты действительно этого хочешь, в одну из ночей или в какой-то счастливый день ты поймёшь, что бояться боли не надо. Пойми, Гарри мой Гарри, любовью люди занимаются не для боли. Это только ты вбил себе в голову, что любовь и боль - неразделимы, а теперь вот… сам испугался того, что напридумывала твоя, не обижайся только, больная голова.
Может, насчёт… кинжала ты погорячился? Посмотри лучше, да понюхай воздух, это наша с тобой ель. Настоящая, рождественская. Вот только индейки нет, а бараниной мы сегодня вдосталь наелись. Даже я съел немного, хоть мне и нельзя.
– Северу-ус, а ты… Когда ты… ну, начнёшь? В смысле… меня?
– А мне, почему-то кажется, что нам и так хорошо, просто лёжа рядом. Помнишь, однажды мы уже спали вдвоём на твоём ложе? И я тебя не тронул.
– Но, Северус! Ты же обещал, что возьмёшь меня именно этой ночью! Я же так ждал…
– А теперь боишься. Так, может, не нужно пуго?
– Нужно! Нужно! Назло! Назло себе! Назло те…
Северус мгновенно повернулся лицом к Поттеру и прижал его голову к себе, целуя в чистую, только сегодня вымытую в термах, макушку.
Недовольно и глухо раздалось:
– Ну, любимый мой, почему ты даже не поцелуешь меня в губы? Я же жду!
И Северус нежно поцеловал Гарри в губы, воспроизводя по памяти тот, первый, нежданый-негаданный их прилюдный поцелуй, от которого впервые после многих таких же, но наедине, так сладко сжалось сердце Снейпа.