Партизаны Подпольной Луны
Шрифт:
– Что с тобою, мой и только мой Квотриус, орхидея моя диковинная, многоцветная, причудливая, цветущая во время года любое?
– Ты… О Северус, изменил ты мне дважды - с женщиною и мужчиною. Соделал ты грех великий, девственность разрушив, ты, как и я - греховный и в помыслах, и на деле. От того и печалуюсь я, что нашёл время для тебя… слишком поздно. Уже успел ты порвать анус девстве…
Глава 25.
– Прекрати свои нудные нравоучения, братик! И как тебе не наскучило копаться в двух вещах, словно дерьмо они, ты же - муха навозная?! В своём происхождении и отношении моём, прямо скажу, более, нежели просто тёплом, но горячем, к Гарри, Гарольдусу?! Се есть моё
Северус спустил пары на вульгарной латыни, а потом перешёл к культурной к безмерному удовольствию Квотриуса.
– Вот, смотри! Неужли не удивишься ли ты сему, соделанному нежным юношей сим?
И Северус задрал тунику до шеи, представляя пред морозный воздух ночи, который он, как всегда, не чувствовал рядом с Квотриусом, располосованную крест-накрест грудь, кровоточащую, что было особенно хорошо видно на белоснежной, лишённой волос, коже в эту лунную, кристально чистую ночь.
Квотриус не сдержался и громко, и горестно воскликнул. На фоне лунного света, отражающегоя голубизной от свежевыпавшего сегодня вечером и в час ночной снега в чистом, таком морозном воздухе, что, казалось, заплачь сейчас Квотриус, и слезинки застынут на его длинных, прямых ресницах жемчужинами, только из воды и соли, и ни один из этих хрустальных жемчугов не упадёт ни на пол и не разобьётся мириадами сверкающих осколков, ни скатится по бледной от яркого в час сей света Селены Среброликой щеке возлюбленного брата.
Такими страшными показались Квотриусу раны на груди Северуса, чернеющие и раззявленные, с потёками, кажущейся чёрною в лунном сиянии, крови на его белой, худой груди.
Квотриус подошёл поближе к брату и внезапно упал ему в ноги, обхватив их, не удержался и зарыдал в голос от переполнявших его чувств всеобъемлющей жалости к безвинно пострадавшему высокорожденному брату и неизбывного сострадания.
Северус давно уже отметил двумя рогами очищенной ышке бяха и телятиной, которую разделил с возлюбленным братом за полуночной трапезой, пришествие нового года. Он объяснил Квотриусу, что именно в эту ночь по календарю «его» времени свершается переход из одного года в другой, а Квотриус просто рад был отметить это событие вместе с высокорожденным братом, разделяя и радость его году новому, и печаль по былому, разумеется, только хорошему в году прошедшем.
О, конечно, в то, рождественское утро Северус навестил печального, болящего Гарри, наложил сильные, черномагические Обезболивающие, пролонгированные заклинания на все порезы. Кровь на них к тому времени уже свернулась сама, а от Косметических заклинаний Гарри отказался, сказав, что эти шрамы будут всегда напоминать ему о чудесной ночи Рождества четыреста двадцать пятого года. Чтобы не забыть итога этого странствий во времени, пусть хоть останутся шрамы на теле его.
Северус же полностью свёл следы теперь неприятной ему, страшной ночи, когда они с Гарри соединили кровь сердец. Так понимал Северус объединение потоков крови его и Гарри из порезанных грудных клеток с левой стороны, ведь по средневековому обычаю любящие могли уколоть себя кинжалом слева в грудь и прижаться кровящими ранками друг ко другу. Этим клялись они в любви до гроба.
Подобным же ритуалом, только кровью из предплечий, заставил объединить деяния рук своих соратников по Ближнему кругу любитель всего мистического и средневекового Волдеморт. Снейп хорошо помнил тот очень болезненный ритуал, ведь Тёмный Лорд приказал всем вспороть кожу на Метке, а это было всё равно, что приложить руку к пламени горящей свечи и держать, держать, держать…
С Рождества ещё долгое время Северус не делал попыток разделить с Гарри ложе. Ему более, чем
А было там пресыщение страшными, кровавыми «ласками». Поттер желал теперь испробовать ласку обыкновенную, любовную. Гарри откровенно томился без Северуса. Но тот всё же приходил, и они устраивали учебные магические дуэли и разучивали спряжения латинских глаголов. Как будто не было… той ночи. Научиться Гарри владению пуго Северус даже не пытался. Ему был противен сам вид кинжала.
… Пришёл ромейский Новый Год - наступили календы мартиуса четыреста двадцать шестого года. Устроили пирушку для домочадцев. Отсутствовала только Маменька, очень тяжело переносившая столь позднюю беременность, о которой уже знали все в доме, и Господа, и рабы, и почти не встававшая с ложа.
По сравнению с Вероникой Адриане было намного легче, хоть и она пострадала от токсикоза, а сейчас её начали мучать отёки на ногах. Она, хоть и с превеликим трудом, но добралась до трапезной, дабы только лишь возлечь ошую любимого супруга.
В конце стола, оживлённо переговариваясь с приятелем Таррвой на уже вполне приличной латыни, возлежал Гарри. Он оделся сегодня в красивую домотканую, шерстяную тунику с зелёной вышивкой под цвет глаз по краю рукавов и подолу, а на шею надел серебряное литое ожерелье, подаренное Северусом рождественским утром.
Гарри казался почти что девушкой в столь праздничном наряде да ещё и с ожерельем. Лицо его разрумянилось от тепла, исходившего из открытых жаровен, которые Господин дома не велел ещё убирать - на дворе было сыро и промозгло. Снег ещё только начал таять, хотя сосульки появились ещё в дополнительном, тринадцатом, коротком месяце* .
Но Северус, порою заглядываясь на такого красивого сегодня Гарри, не мог забыть его нагого. окровавленного, в порезах, глубоких и длинных, нанесённых собственною недрогнувшею рукой в порыве, право слово, безумия какого-то. Например, ни разу, будучи с Квотриусом, Снейпу не желалось нанести названному брату увечье или просто обойтись грубо, кроме одного-единственного раза из-за развесёлой травки анг`бысх`.
– Это я от Гарри заразился тем полуночным безумием. Да, наверняка, ведь и похоть во мне проснулась тогда… звериная. Хотел же я порвать Гарри, а потом, как ни в чём не бывало, заниматься любовью с Квотриусом, но как… бесстыдно, в присутствии третьего лица - собственной супружницы! Она бы тотчас плод скинула от такого зрелища и чувства гадливости. Рядом с ней два мужика и… наяривают друг друга! Нет, точно, Гарри - больной на голову.
А не проверить ли мне сегодня, да, прямо вот сейчас, что творится в этой, такой красивой голове?
Северус посмотрел на Гарри нарочито высокомерно и, вызывающе откровенно долго разглядывал его, вынуждая того пойти на зрительный контакт. И Гарри удивлённо посмотел в глаза любимому, столь долго третирующего его, бедного юношу, невниманием. Непониманием или нежеланием понять его, Гарри, как человека жаждающего и ищущего близости, а относясь только, как когда-то в Хогвартсе, словно бы к бесполому объекту обучения. А взглянув, не смог и глаз отвесть. Таким пронзительным и выискивающим что-то непонятное был взгляд бархатных, самых прекрасных в мире, глаз. И тотчас разгорелись тоже чёрные, но совсем по-иному, Гарри не знал, как эту разницу выразить, глаза Квотриуса, ревнивые, обжигающие.