Партизаны Подпольной Луны
Шрифт:
– Прекрасна сверх меры, необычайна, краше розы. А я и не мог подумать, глядя на желтовато-коричневатую розу, что может быть цветок - соперник ей. Так, значит, эта роза для тебя - Гарольдус? Тогда могу понять я любовь твою к нему. Пред глазами твоими он воистину прекрасен и может расположить тебя к любви.
– И знай, о Северус, источник бытия моего, для того я переместился сюда, к… вам, чтобы сказать - нет ревности больше у меня к драгоценному гостю твоему. Только, молю, будь хотя бы иногда и со мною, иначе мне незачем будет жить.
Да, скажешь ты - вам с Гарольдусом не место здесь, в «моём» времени, и знаю я сие не хуже тебя, поверь.
– Так знай - проверял я на обыкновенной мыши, пробуя переместить её во времени силами Стихий Воздуха и Земли. Воздуха - для того, чтобы перемещение заняло бы наименьшее время, а Земли…
– Так что же случилось с мышью? Скажи скорее, Квотриус, не томи.
– Тяга земная, о коей не восхотел ты слушать, раздавила её в кровавое пятнышко.
– Но почему бы не взять Стихии иные, не столь жестокие, как Земля?
– Огонь сожигающий? Воду, затопящую вас в миг единый? Эфир, дышать в коем невозможно, ибо он, словно Вода, лишён Воздуха?
– Но в Воде, к примеру, растворён Воздух, и есть он и в Огне. Значит, по всей видимости, Воздухом единым воспользоваться нужно. Попробуй ещё на мыши. И, кстати, знай, что учёные моего времени проводят опыты и на мышах тоже. Ты - великий мудрец, Квотриус, орхидея моя, цветки коей пятью лепестками прекрасными созданы, многоплодная, многоцветная, такая нежная.
– Знай, Квотриус, что, хоть и проведу я часть ночи сей с Гарольдусом, празднуя Рождество Господа Бога матери твоей усопшей и похороненной по обычаю веры её, но утром буду вновь с тобою одним.
Лишь просить тебя хочу - возляг рядом с супругой моею Адрианою, дабы не подняла она шума излишнего из-за отсутствия моего рядом. Но ведаешь ты свойство Амортенции, о коем рассказал тебе я, и может не принять тебя она. Тогда ласками неуёмными заставь её лишь стонать и вскрикивать от удовольствия, кое, уверен я, можешь доставить ты женщине сей прихотливой. Хоть и знал ты из женщин лишь рабыню свою, некрасивую Карру, но спал же ты с нею.
– Моя же супруга и помоложе, да и не так уж страшна ликом, как Карра. Впрочем, лица ты её в темноте ночью, при ставнях закрытых, не рассмотришь, а тело у неё достойное, на ощупь приятное, дебелое, упругое, уж получше, нежели вовсе бесформенная туша рабыни твоей камерной бывшей. Вот увидишь, по нраву придутся горячие ласки Адрианы тебе, о Квотриус, брат мой, ибо стосковалась она по мужскому вниманию, коим обхожу я её с ночи первой, когда зачал ей дитя.
Гарри понимал, что речь идёт о жене Северуса. Он такой половой гигант, что его хватает и на неё. Или не хватает? Но сказал же Северус что-то о ребёнке, значит, хватает. Неужели на него, Гарри, хватит Северуса один лишь раз? Ведь не может же любимый разорваться даже между двумя мужчинами, потому и выбирает одного из них на ночь. Квотриус говорил, что ревнует к нему, Гарри. Это Гарри понял. А из этого следует только одно - любимый снова будет со своим предком.
Но… как же у Северуса здесь, в… этом времени будет дитя? Ведь он не должен оставлять никаких следов, кроме рубца в сердце Квотриуса, который останется после их с Северусом исчезновения из этого времени. И что-то долго говорили они о воздухе, пламени, воде и земле. Вспоминай, Гарри, это же
Но что Северус сказал про завтрашнее утро, Поттер, к своему счастью, не понял. Он знал только, что сейчас они покинут Куотриуса, оставив его в одиночестве, и отправятся в лес за ёлочкой. Но вот куда они её поставят?
А-а, это мелочи. Можно и в углу прислонить. Главное даже не в ёлочке, а в том, что приятный запах ели, свежесрубленного деревца и смолы уже совсем скоро смешается с резким запахом его крови…
Хотя у… Квотриуса были всегда распахнуты ставни, но они так горячо любили друг друга, что им было не привыкать к стуже в опочивальне. Но так было только поблизости от Квотриуса, в остальное время зельевар нещадно мёрз. Даже одевшись, сидели названные братья на домашнем тканом половике, заваленном волчьими шкурами, и курили тоже при открытых окнах. Пепел они теперь стряхивали в созданную Северусом из хранившейся Квотриусом в память о море ракушки пепельницу. Он только и сделал, что увеличил её и «покрыл» лаком. И профессор не мёрз, покуда рядом был его возлюбленный брат. С Гарри же было холодно. Очень.
Однажды по пути из терм, наплававшись в тепидарии и будучи разгорячённым физической нагрузкой, которой так ему не хватало, Поттер оживлённо засматривался по сторонам, наблюдая за немногочисленными прохожими - день выдался красивым, солнечным и очень морозным. Вдруг в глаза ему бросилось виденное и раньше маленькое здание с двумя парами колонн по бокам необычной, двухстворчатой двери. Это был храм Цереры Многоплодной, как было написано на скромном портике, а читать на латыни Гарри умел лучше, говорить. Северус научил его искусству чтения заново, после рабского забытья, на латинских свитках из библиотеки своего дома.
И Поттер решил зайти и оглядеть ромейское святилище изнутри.
Оно показалось ему довольно убогим. Разумеется, кроме действительно умело вырезанной статуи богини из песчаника, как и все дома в этом городе, и храм тоже, были построены из крупных блоков этого странного камня. Статуя и вправду поражала величием и искусно изображёнными женскими прелестями. Но Гарри не повёлся на рассматривание больших, словно налитых молоком, грудей богини и её интимного места, слегка прикрытого драпированной, тоже высеченной из камня, тканью. Он спросил у священнослужителя на уже довольно сносной латыни, ради чего в Сибелиуме храм Цереры.
Поттер сам разучивал пройденное с Северусом до его грёбанной свадьбы, и у юноши хорошо получалось. Оказывается, музыкальный слух и тут не подвёл Гарри. Он воспроизводил все гласные правильно, ошибаясь только в произношении смежных согласных, путая «м», «л» и «р», «к» и «г», имел трудности с твёрдым «ж», а ещё плохо выговаривал «ц», произнося его по-английски, как «ts».
В общем и целом, священнослужитель понял его вопрос и пространно рассказал иноземцу, пришлецу некоему невежественному, как граждане прекрасного Сибелиума совершают жертвоприношения Церере Многоплодной, как совершают молитвы и в конце речи предложил Гарри прийти в храм с овощами и фруктами, а лучше - ещё и прихватив руками рабов, которых, должно быть, много у богатого на вид иноземца, непорочного агнца, принести всё это в жертву богине и вознести ей славословие, льющееся из самых глубин души.