Партизаны Подпольной Луны
Шрифт:
Однажды обрёл я помеченную охрой мышь в опочивальне выскорожденного нашего отца. Как уж забрёл туда, не ведаю я. Грешен - искал я мышь и все опочивальни обегать должен был.
Была ж она под действом Стихии Воздуха…
– Постой, мне нужно, нужно тебя объять.
– А что насчёт растяжки? О, Северус, но
Ты же обеща-а-ал!
– Вот так, ещё немножечко поглубже, побыстрее потереби… там языком,
Коль не противно… тебе. Да-а! Вот так, совсем уж хорошо мне!
Дай, вылижу живот твой, и в ямку погружу язык.
Нет-нет! Позволь мне! Северус, возляг спокойно
Хоть
Барахтаешься быстро, словно уж в воде. Негоже се, постой!
– Не говори стихами, умоляю тебя, о Квотриус мой, ты - любимый, ты - желанный, ты - мой единственный! Цветок мой многобутонный, многоцветный, орхидея! Ласкай меня, побудь со мною ещё лишь раз. Об этом лишь прошу!
И вошёл Квотриус в брата высокорожденного по желанию того, познали они и нарастание страсти, и самый её пыл, затем её спадание. Лишь тогда брат высокорожденный, коий не издал ни звука за всё соитие, заговорил:
– Отправимся втроём мы - два всадника и свободный человек с нами. Слышал я только что капель, коя пробила насквозь сугроб, коий под твоим окном, о Квотриус! Весна пришла! Отправляемся мы в лес. Обунь ты ноги свои в ту валяную обувь, кою наши рабы носят. Они умны, заразы, и не промокают ноги у них, в отличие от нас, порфирородных, кои в лёгких сапожках всю зиму проходили.
В лесу же снег лежит пока, и там сугробы велики - я знаю сие.
– Так стал ты всадником?! Когда и почему ты не сказал об этом никоему же домочадцу, даже мне, брату твоему - бастарду?
– Случилось сие вскоре после свадьбы, как и обещал высокорожденный отец наш. Чуть боле месяца прошло со времени возвращения из похода, а уж всадником стал, как и ты - потомственным. Об этом сказал лишь Адриане я, кою касалось сие. Ведь выходила замуж она за легионера простого, стал же всадником потом, я, муж её.
– И столько радости свинячьей перепало мне от супруги, что не был согласен я принять почести ото всех домочадцев. Чрез месяц высокорожденному отцу сказал, что пришёл из Лондиниума папирус с соизволением. Но пира не хотел я, ещё одной оргии не вынес бы я. Уж мне до ушей и выше, до макушки хватило… той оргии, после которой чуть было не поссорился с тобою я.
– Что ж, твоё решенье, верно, благородно. Ведь ненавижу оргии и я.
– Я знаю, вот ради тебя, прекрасный ангел мой, я и старался.
– Не рассказывала матерь моя мне об аггелах, так расскажи мне ты.
– Хорошо. Вот слушай…
… Луна помылась и оделась в подвенечное платье, сшитое заранее. Чтобы всё было красиво. Там, внизу, даже не болело, такой силы оргазм после третьей, удавшейся попытки овладеть ею, доставил любимый Ремус. Она смыла с себя только пот и кровь Ремуса, не особо стараясь избавиться от пропитавшего её запаха спермы, такого приятного, горячего и отдающего настоящей жизнью. Ведь жизнь - пока только в нём. Он так торопился и был немного неуклюж в своём пыхтении над ней, он был таким беззащитным и… милым.
Ей было искренне жаль, что всё это, вся нежность, неумелость движений, некоторая наивность - результат её Imperio. А под таким заклинанием нельзя зачать. Ни в коем случае.
Потом, при левитации в ванную, в спину
– Как ты?! Живо-о-й!
– Ремус, старина, да ты такой красоткой обзавёлся за ночь! Это не про неё ли ты кричал, что она тебя…? Эх-хе-хе!
– Вот попался профессор Люпин! Ну, представляй, скорее же представляй нам свою поистине прекрасную даму!
– А сам-то, бывало, нос от женщин так и воротил, а теперь ухитрился в ночь полнолуния соблазнить собственного, штатного профессора Прорицаний, мисс Лавгуд, уж такую неприступную, цельную натуру!
Это, как всегда, Минерва ярится. Не её, видите ли, соблазнили. Да она бы и на выстрел волшебной палочки близко к оборотню в ночь Полной Луны не подошла бы, даже для того, чтобы добить изгрызанную, изкорёженную, полу-дохлую и совсем уже не опасную тушу волка - оборотня.
– Ну и пускай её злится! Главное что, хоть и в бессознательном, для начала, состоянии, но они - пара - нашли друг друга! Но вот как же быть… с миленьким? А, выгнать всех их, захребетников, взашей, и развлекаться втроём, с миленьким и Луной! Нет, так не пойдёт, это невежливо. Но как же мне дальше быть?
Опять в Люпине взыграла врождённая деликатность, настолько не к месту и совсем не ко времени. Надо же было решать вопрос кардинально.
– Смотри-ка, шалунишка Люпин, что мы тут у тебя под подушкой нашли!
Сердце Ремуса уже билось где-то в горле, когда достали… его волшебную палочку. Ну да, он же сам уменьшил миленького до такого мизерного размера, что можно было спокойно положить его в задний карман брюк… тех, что на нём. Так ему с мисс Лавгуд, чтобы удовлетворить её… любопытство, вовсе незачем было возвращаться под перекрёстный обстрел вопросов и шуточки орденцев, знакомить её с каждым соратником, умалчивая о некоей тайне, их, таких разных, объединяющей.
А она же - прорицательница, значит, наверняка почует тайну их объединения в один коллектив. Она уже сейчас, познакомившись со старым мистером Доджем, единогодкой почившего Дамблдора, а затем с галантным, как никогда, Биллом, ощутила через рукопожатие и целование ручки, всю разность этих магов. Что же объединяет их? Затем подошла, как всегда, чопорная Минерва, и в голове Луны сложилось большими, словно написанными буквами: «Орден Феникса».
– Что ж ты палочку забываешь с собой взять, когда отправляешься «на дело»? Сгрызть боишься, а, профессор?
– Признаться, да, боюсь. Ведь для волка это - всего лишь палочка, и ему наплевать, что она волшебная. Раз палка есть, её надо грызть.
– Я знаю теперь что это - борцы с пропавшим Волдемортом. Но разве вместе с ним не канул в Лету и сам Орден? И почему они все скрываются, а в этом нет сомнения, в родовом замке графов Снейп? Ведь будь сам Северус Снейп здесь или в школе, ноги бы тут их не было! Или… а, может… он тоже… из них? Ведь он шпионил на Дамблдора, а тот, наверняка, был главой этого нестройного сообщества, его руководящей и направляющей силой.