Партизаны. Цирк
Шрифт:
— Такие юные леди, как вы, не приспособлены для здешней жизни. Весь этот холод, лед, снег, горы… К тому же вы страдаете болезнью «вертиго».
— Я остаюсь с вами, — голос Зарины свидетельствовал — решение принято окончательно.
Петерсен взглянул на нее и с улыбкой произнес:
— Партизанка.
— Я остаюсь с вами, — повторила Зарина.
— Достаточно того, что с нами останется Михаэль.
— Я остаюсь с Михаэлем. И с вами. С вами. Вы хотите этого, Петер?
— Если вы говорите… то я… Я думаю…
— Похоже, мне придется ждать ответа до старости.
Рассмеявшись, Петерсен
— Давайте вернемся к письму.
— Романтика, — сказала Зарина. — Жизнь обещает наполниться ею.
— Одна небольшая деталь, которую вы, Петер, упустили из виду, — заметил Харрисон.
— Петер никогда ничего не упускает из виду!
Майор посмотрел на Зарину и воздел глаза к потолку.
— «…Женщина переменчива…».
— Не надо, пожалуйста!
— Нам с Джакомо пора удалиться, — деликатно промолвил Харрисон. — Мы должны как следует выспаться. Иначе как же мы будем сторожить пятерых опасных мужчин?
— Алекс!
— Да, майор?
— Вам тоже есть, чем заняться. Спуститесь в машинное отделение.
— Газовая сварка? — спросил Алекс и понимающе улыбнулся…
Цирк
Посвящается Хуану Игнасио
Глава 1
— Если бы вы были настоящим армейским полковником, — сказал Пилгрим, — а не самой неубедительной подделкой, которую я когда-либо видел, то вас следовало бы произвести в генералы. Прекрасная работа, дорогой Фосетт, просто прекрасная!
Пилгрим был правнуком английского пэра, и это чувствовалось во всем. В манере одеваться и говорить он был немного фатоват и определенно напоминал человека эпохи короля Эдуарда, не хватало только монокля и галстука вроде тех, что носили выпускники Итона. Безупречно скроенные костюмы Пилгрима были куплены на Сэвил-роу, рубашки он заказывал у «Тернбула и Эссера». У него была также пара ружей стоимостью четыре тысячи долларов каждое (он считал, что они достались ему по дешевке), приобретенных, разумеется, у Пурди в Вест-Энде. Обувь, правда, была из Рима, ручной работы. Человека с такой внешностью любой кинорежиссер охотно взял бы на роль Шерлока Холмса.
Фосетт не обращал внимания на критику, похвалы или иронию в свой адрес. Мускулы его лица редко реагировали на что-либо. Возможно, именно благодаря этой особенности на его пухлом круглом лице почти не было морщин. Безмятежность Фосетта была обманчива: немалое число людей, чахнувших за решетками федеральных тюрем, довольно часто и с вполне объяснимой горечью свидетельствовали о том, что невозмутимое выражение его лица лживо вплоть до откровенной безнравственности.
Полуприкрыв глубоко посаженные глаза, Фосетт окинул взглядом многочисленные книжные полки библиотеки, посмотрел на яркий огонь в камине и задумчиво заметил:
— Хотелось бы, чтобы в ЦРУ продвижение по службе было таким же эффектным и быстрым.
— Пустые мечты, мой мальчик! — Пилгрим был по крайней мере на пять лет младше Фосетта. — Как говорится, не мечтай о башмаках умирающего.
Некоторое время он с удовлетворением созерцал собственные итальянские башмаки, потом взглянул на великолепную коллекцию
— Вижу, вы обзавелись Почетной медалью Конгресса.
— Я подумал, что она хорошо сочетается с моим характером.
— Действительно. Это сокровище, которое вы недавно раскопали, этот Бруно — как вы его нашли?
— Его нашел не я, а Смизерс, пока я был в Европе. Он у нас большой любитель цирка.
— Действительно. — Пилгриму явно нравилось это слово. — Значит, Бруно. Надо полагать, у него есть и фамилия.
— Вилдерман. Но он ею не пользуется. Ни на арене, ни в жизни.
— Почему?
— Не знаю. Я с ним ни разу не встречался. По-видимому, Смизерс его тоже об этом не спрашивал. Вы стали бы спрашивать Пеле или Каллас, какие у них еoе есть имена?
— Вы ставите его имя в один ряд с этими?
— Насколько я понимаю, в мире цирка еще подумали бы, ставить ли имена Пеле и Каллас в один ряд с Бруно.
Пилгрим взял в руки несколько листков бумаги.
— Он говорит на нужном нам языке как на родном.
— Это и есть его родной язык.
— В афишах его называют самым выдающимся воздушным гимнастом в мире. — Пилгрим упорно гнул свою линию. — Отважный юноша на летающей трапеции? Или что-то в этом роде?
— Это тоже. Но в первую очередь он — канатоходец.
— Лучший в мире?
— Его коллеги в этом не сомневаются.
— Если наша информация из Крау верна, это умение ему пригодится. Как я вижу, он утверждает, что великолепно владеет каратэ и дзюдо.
— Сам он ничего такого не утверждает. Это утверждаю я, вернее, Смизерс, а он эксперт в таких делах. Сегодня утром Смизерс наблюдал тренировку Бруно в клубе самураев. У инструктора в клубе черный пояс — высшее отличие в дзюдо. Когда Бруно его победил, инструктор удалился с видом человека, который собирается немедленно подать заявление об уходе. Наш друг Смизерс не видел, как Бруно разделывает людей в карате, но у него создалось впечатление, что ему это не понравилось бы.
— В досье говорится, что Бруно — менталист. — Пилгрим сложил пальцы рук домиком на манер Холмса. — Тем лучше для него. Но что такое менталист, черт возьми?
— Парень, который делает всякие умственные трюки.
— Разве нужно быть интеллектуалом, чтобы стать воздушным акробатом? — сдерживая раздражение, спросил правнук пэра.
— Я не знаю, должен ли воздушный гимнаст быть интеллектуалом или хотя бы просто умным. Это не важно. Практически все цирковые артисты выполняют одну, а иногда даже две работы в дополнение к их основной специальности. Некоторые заняты как рабочие — в цирке все время приходится перемещать массу оборудования. Другие выступают в качестве эстрадных артистов. Именно этим и занимается Бруно. Обычно рядом с цирком устраивают небольшую игровую площадку или площадку аттракционов — называйте как хотите. Делается это для того, чтобы помочь зрителям, пришедшим в цирк, освободиться от лишних денег. Бруно выступает в крошечном театрике, этаком разборном фанерном павильоне. Там он читает мысли посетителей, угадывает имя вашего прадеда, называет номера долларовых банкнот у вас в карманах, читает записки, вложенные в запечатанный конверт. И тому подобные штуки.