Парвус. Часть 2

Морана

Девушка опустила глаза. Этого она слышать не хотела. Если даже Кларисса говорит подобные слова, то что скажут остальные?

— Но я не хочу никого другого, мне нравится этот дурак. Поганое прошлое не говорит о том, что он не достоин любви, разве нет? — Медея не ждала ответа.

Но пожилая женщина произнесла:

— Проблема поганого прошлого в том, что оно влияет на будущее. Люди редко меняются. Откуда ты знаешь, что сейчас он не употребляет?

— Он сказал, и я ему верю, — честно выдала Медея. — Я раньше продавала яд, разве я сама не заслуживаю такого же осуждения?

Может, кто-то умер из-за меня или, возможно, подсел и его жизнь сломалась? Почему вы оба говорите, какой он плохой, но забываете, что я сама ужасный человек?

— Не наговаривай на себя. Плохое ты делала только потому, что была втянута в это все не по своей воле с самого раннего детства. На самом деле, ты редкий исправившийся экземпляр. Ты выросла, у тебя появилось свое мнение. Авторитет отца потух. И вот ты уже стараешься быть хорошим человеком. Счастье, что ваши с отцом пути разошлись.

Медея вздрогнула. Она почувствовала, как ладони Клариссы немного напряглись, а затем женщина отвернулась за новой сигаретой.

— Фейт приходил сюда после его «фальшивой» смерти? Да? — Девушка склонила голову, пытаясь заглянуть Клариссе в глаза. Та пожала дряхлыми плечами и сделала затяжку.

Девушка подскочила. Когда Лой сообщил про Фейта, Медея посчитала его сумасшедшим или слишком пьяным, но доля сомнения прокралась в мозг.

— Действительно, к кому же еще отец мог пойти с серьезным пулевым ранением?! — прошипела Медея, глядя в напряженное лицо женщины. — Где он сейчас?

— Я видела его в последний раз, когда зашивала. Потом Фейт ушел и больше не появлялся, — сообщила Кларисса.

Дым перекрывал Медее глаза женщины в алом платье.

— Ты видела, как я оплакивала его, и знала, что я долгое время винила себя в его смерти, — прошипела девушка. — И все равно ты ничего мне не сказала.

— Фейт хотел, чтобы ты начала новую жизнь. Если бы ты знала, что он выжил, то стала бы его искать, — парировала замечание Кларисса.

Она поднялась и отодвинула с пледа Медею, неподвижно стоящую на нем. Та испепеляла взглядом пожилую женщину. Кларисса повесила плед на руки, выпрямила спину и с жаром произнесла:

— Я с ним согласна. Поганые мужики портят жизни. Пусть катятся оба. И твой отец. И этот непонятный зависимый.

— Этот непонятный зависимый долгое время был моим единственным утешением. Когда все шло через жопу, он мне помогал и взамен ничего не просил. Столько раз! Единственный, с кем я чувствую себя свободно и спокойно. А сейчас понимаю, что еще и он мне не врал никогда в отличие от некоторых!

Медея направилась к выходу.

— Детка, я не рассказывала про Фейта ради твоего блага!

Последнюю фразу девушка едва услышала, покидая притон на всей возможной скорости. Медею раздражала мысль, что отец может быть жив. Ведь это бы значило, что Фейт бросил ее, будучи в полном здравии.

Ноги несли девушку по узким переулкам трущоб без разбора. Она долго петляла, не зная, куда пойти. Медея остановилась, глядя на замаячившую впереди толпу. Шум рынка доносился до нее. Вновь проповедник вещал о чем-то. Его голова маячила над внимательно слушающими людьми.

Слов разобрать не получалось.

Медея вспомнила, как спасала этого проповедника от людей Грязного, а потом мужчина приглашал ее посетить собрание. В душе царили одиночество и пустота. Девушка не двигалась с места. Кларисса была последним человеком, к которому она могла пойти и поговорить обо всем на свете.

Мужчина мило улыбнулся женщине, протягивающей к нему руки. На секунду Медея подумала, что так же, как и эти люди, могла бы послушать проповедь. Но шаг вперед так и не сделала. Справляться с одиночеством в их компании она не хотела.

В первый сектор Медея добиралась в нетерпении. Даже не стала относить плащ на место. Она вручила его неизвестному в вагоне, а сама осталась в черных потертых штанах, такой же тунике и высоких ботинках. Вещи, которые всегда носила, пока гуляла по трущобам. Странная на вид одежда на красноглазой девушке уже во втором районе начала привлекать внимание. В особенности потому, что Медея оказалась у академии. Она присела возле кустов и собрала листья смородины. Полицейские, что и до этого момента следили за девушкой, подошли к нарушительнице закона.

Медея распихала зелень по карманам и ткнула карточкой аппера в нос мужчины в синей форме. Тот пару секунд всматривался в слишком молодое для аппера лицо. Под слабым вечерним освещением Парвуса девушка выглядела недовольной, словно ее оторвали от важной миссии. Полицейский немного смутился.

Медея направилась мимо него к остановке. Изначально она не собиралась пользоваться своим положением, чтобы нарушать закон, но воровство смородины не являлось для Медеи великим преступлением, поэтому совесть ее не мучила, а вот волнение подступало.

На первом этаже дома, где жил Эйкен, Медея врезалась в мужчин в белой форме. Те попросили пропуск. Нервы уже были на пределе, а вторая проверка за один вечер окончательно выбила ее из колеи. Она так разволновалась, что выронила карточку. Мужчина подобрал пропуск и с ничего не выражающим лицом осмотрел не к месту одетую девушку, затем вернул владелице карточку и молча отошел в сторону, пропуская Медею.

Пока двери лифта закрывались, она косилась на людей в белой форме, не понимая, зачем те собрались в холле жилого дома. Последний этаж встретил девушку тишиной. Толстые стены не пропускали ни звуки улицы, ни шум проживающих в квартирах.

Медея остановилась у нужной двери. Девушка аккуратно постучала. Казалось, что даже ее сердце громче бьется, чем раздавшийся звук. Но дверь почти сразу открылась.

Эйкен, возникший в проходе, не дал Медее юркнуть в квартиру, как она изначально планировала. Он загородил вход своим телом и одними губами произнес:

— Уходи.

Медея попыталась вновь пройти, но мужчина рукой сдвинул ее назад.

— Крысий Пес, мне нужно попить с тобой чай!

На лице Эйкена промелькнуло беспокойство. Девушка, сыпя ругательствами, пыталась попасть внутрь. Пес молча ее разворачивал. От поднявшейся обиды и непонимания она с силой стукнула ладонью по широкой груди стоящего перед ней. С квартиры раздался властный голос: