Пасхальные рассказы о любви. Произведения русских писателей
Шрифт:
— Чего же ты хочешь? Скажи.
Но ее уже не было.
«Только приснилась», — грустно подумал Саксаулов.
V
На другой день, выходя с академической выставки, Саксаулов встретил Городищевых. Он рассказал барышне о Леше.
— Бедный мальчик, — тихо сказала Валерия Михайловна, — мачеха его просто сбыть с рук хочет.
— Это еще не доказано, — ответил Саксаулов.
Ему было досадно, что все, и Федот и барышня, так трагически смотрят на этот простой случай.
—
— Вы слишком мрачно смотрите, — с усмешкой сказал Саксаулов.
— Вот вам бы взять его к себе, — посоветовала Валерия Михайловна.
— Мне? — с удивлением переспросил Саксаулов.
— Живете вы один, — настойчиво продолжала Валерия Михайловна, — никого у вас нет. Сделайте доброе дело на Пасху! Хоть похристосоваться с кем будет.
— Помилуйте, Валерия Михайловна, где же мне возиться с ребенком?
— Возьмите бонну. Сама судьба вам его посылает.
Саксаулов с удивлением и невольной нежностью смотрел на раскрасневшееся, оживленное лицо барышни.
Когда вечером ему опять пригрезилась Тамара, ему уже казалось, что он знает ее волю. И вот в тишине его комнаты словно прозвучали тихие слова: «Сделай, как она сказала!»
Саксаулов радостно встал и провел рукой по дремотным глазам. Он увидел на столе ветку белой сирени и удивился. Откуда она? Или Тамара оставила ее, как знак своей воли?
И он подумал вдруг, что, женившись на барышне Городищевой и взяв к себе Лешу, он исполнит желание Тамары. Он радостно вдыхал нежный аромат сирени.
Вдруг вспомнил он, что сам купил сегодня эту ветку. Но сейчас же подумал: «Это ничего не значит, что сам: и в том, что захотел ее купить, и в том, что теперь забыл об этом, есть указание».
VI
Наутро он отправился за Лешей. Мальчик встретился ему в воротах и показал свою квартиру. Лешина черная мама пила кофе и ругалась со своим красноносым жильцом. От нее вот что узнал Саксаулов о Леше.
Мальчик остался от матери по третьему году. Отец женился на этой черной бабе, а через год и сам умер. У черной, Ирины Ивановны, есть свой годовалый сын. Она собирается замуж. Свадьба на днях, и сейчас же после венца уедут «в провинцию». Леша ей чужой и совсем не нужен.
— Отдайте его мне, — предложил Саксаулов.
— Сделайте ваше одолжение, — со злобной радостью сказала Ирина Ивановна.
Потом, помолчав, прибавила:
— Только за одежду заплатите.
И вот Леша водворился у Саксаулова. Барышня Городищева принимала участие в поисках бонны и в других подробностях в устройстве Леши. Пришлось ей побывать и в квартире Саксаулова. В этих заботах она показалась Саксаулову совсем иной. Словно ему открылась дверь в ее душу. Глаза ее стали лучисты и нежны, и вся она прониклась почти той же тихостью, какой веяло от Тамары.
VII
Лешины рассказы о белой маме умилили Федота и его жену. В Страстную Субботу, укладывая
— Это от белой мамы, — сказала Христина, — только ты, голубчик, его не трогай! Его нельзя трогать, пока Боженька не воскреснет и в колокола не зазвонят.
Леша послушно улегся. Долго смотрел он на радостное яичко, — наконец заснул.
А Саксаулов в этот вечер сидел дома один. Незадолго до полуночи непобедимая дрема опять сомкнула его глаза, — и он обрадовался, что увидит сейчас Тамару.
И вот она пришла, вся белая, радостная, принося с собой далекие радостные звуки благовеста. Нежно улыбаясь, она склонилась над ним, и — несказанная радость! — на губах своих почувствовал Саксаулов нежное прикосновение. Нежный голос тихо сказал:
— Христос Воскресе!
Не открывая глаз, Саксаулов протянул руки и обнял нежное, тонкое тело. Это Леша взобрался к нему на колени и христосовался.
Благовест разбудил мальчика. Он схватил белое яйцо и побежал к Саксаулову.
Саксаулов проснулся. Леша смеялся и показывал белое яйцо.
— Белая мама прислала, — лепетал он, — а я тебе даю, а ты дай тете Валерии.
— Хорошо, милый, так я и сделаю, — сказал Саксаулов.
Он уложил Лешу спать, а сам поехал к Валерии Михайловне с Лешиным белым яичком — подарком от белой мамы, который казался ему в эти минуты Тамариным даром.
Иван Савин (1899–1927)
Пасхальный жених. Рассказ
— Н-да, времечко, можно сказать. Бродишь по этому несчастному Крыму, как бездомный пес. Праздника даже негде встретить.
— Это верно, милые наступили времена. Как говорилось в наших краях: жисть ты мотузяна и колы ж ты перервышься!..
С сердцем швырнув изгрызенную папиросу в песок, смешанный с перламутровой массой мельчайших морских раковин, Рогов снова — в который раз? — обвел скучающими глазами тощий сквер, сбегавший к пристани однообразно-желтой дорогой. Давно уже апрельские ночи медленно плыли над городом и тесной цепью гор; огромная скала — как вожак исполинского стада, идущего на водопой, — купала в спокойных волнах черную свою голову. С моря веяло крепким, древним запахом рыболовных сетей и соли, с гор — горьким ароматом цветущего миндаля и прохладным, странно волновавшим Рогова светом апрельских звезд.
Разрывая полумглу, между чахлыми кипарисами изредка проходили люди. У некоторых из них в напряженно сжатых руках горели свечи, защищенные от ветра бумагой. Смеясь и подпрыгивая, прокатился по аллее белый шарик — маленькая девочка в пуховом пальто. Задевая за землю большим цветным фонарем, она кричала назад:
— Мама, сколей! Мама, уже в целькви колокольчик звонит!..
Рядом с Роговым, на широкой каменной скамье, сидел товарищ по полку Павловский, долговязый, рыжий вольноопределяющийся из семинаристов. На краю соседней скамьи темнела женская фигура. Контуры ног в светлых чулках рельефно выделялись на сером пузырчатом камне. Уже с четверть часа незнакомка неподвижно и молчаливо смотрела в море.