Пасхальные рассказы
Шрифт:
Когда живешь на чужбине, в душе как-то обостряются воспоминания, выплывает на поверхность давно забытое, и начинаешь ценить такие переживания, которые на родине казались уже навсегда от тебя отошедшими.
Шел Великий пост. Помню, в Москве, живя в известном кругу, я совсем как-то не замечал его. Когда-то в детстве он играл в моей жизни большую роль. Я тогда веровал и постился, посещал церковные службы, предавался покаянию и говел. Но потом все это ушло из моей жизни, и пост ничем не отличался от всех других дней.
Тут вдруг все это вспомнилось. Я стал тосковать по давно
А для моей тоски это был выход. Я рассказал им о нашем посте и о связанных с ним обычаях. Я нашел внимательных слушательниц, и эти излияния облегчали меня. Подробнейшим образом, каждый день возвращаясь к этому предмету, я описывал перед ними все великопостные службы и долгое стояние во время «страстей» и особенно красочно рисовал обычаи седьмой недели, связанные с плащаницей.
Я познакомил их с особой психологией народа, так ярко переживающего ежегодно все горестные перипетии жизни Христа. И когда я дошел до пасхальной ночи, на меня, должно быть, снизошло истинное вдохновение. Я помню, что в эту минуту я поднялся, и голос мой зазвучал проникновенно. Я говорил о том, что в эту ночь, в миг, когда на церковной колокольне раздается пасхальный благовест, печаль сходит с лиц, и в глазах загорается радость. В церквах зажигаются огни, много огней, люди приходят со свечами и тоже зажигают их. Весь город, каждое селение расцвечивается радостными огнями.
– Вся Россия, подумайте, эта колоссальная страна с полуторастамиллионным населением, ликует с таким чувством, как будто действительно присутствует при Воскресении Христа. Торжественный звон колоколов всю ночь и весь день непрестанно. Праздник у всех в глазах и в душе. Забываются старые обиды, и вчерашние враги в этот день становятся друзьями. Все чувствуют себя братьями, и на каждом шагу раздаются братские поцелуи.
– Неужели все целуются? – спросила мистрис Спайль, видимо, изумленная таким обычаем.
Я подтвердил и подробно описал, как это делается. В особенности в деревнях, где каждый подходит к каждому, и никто в этот день не может отказать своему ближнему в братском поцелуе. Достаточно только произнести: «Христос воскресе» – как к вам уже протягиваются братские уста.
– «Христос воскресе»? – спросила мисс Эмили. – А как это по-английски?
Я перевел.
– Как это интересно! Какой удивительный обычай, – воскликнули обе дамы разом. – И женщины целуются с мужчинами?
– Но я же вам говорю, что в этот день нет женщин и мужчин, а есть только братья и сестры.
– Удивительно! Какой оригинальный ваш народ! Какая глубина душевного чувства в этом обычае!
Дамы были в восторге и в этот день как-то особенно заботливо ухаживали за мною, в особенности мисс Эмили, которая утверждала, что,
Я не могу сказать с уверенностью, было ли это так в действительности или мне только казалось, что мисс Эмили была ко мне неравнодушна. Будь это в России и будь на ее месте русская девушка – я, вероятно, узнал бы это наверное.
Мы не умеем слишком тщательно прятать наши чувства. Даже когда хотим скрыть их, они как-то сами выдают себя.
Но мисс Эмили была англичанка и никогда не забывала о правилах внешнего поведения. Мы часто бывали с нею наедине, гуляли по окрестностям и даже сидели в комнате, когда погода была плохая. Но никогда ни одним намеком она не выказала мне своего чувства. И тем не менее мне все же так казалось. Не знаю, почему.
Может быть, есть такие невидимые нити, в миллион раз тоньше паутины, которые протягиваются от взволнованного сердца к другому сердцу. Каким-то внутренним теплом веяло на меня от ее глаз. А то случалось, что она вдруг замолкала среди разговора, и, когда я говорил что-нибудь, ее глаза впивались в мое лицо.
Словом, я ничего не могу утверждать, но мне так чувствовалось. Отвечал ли я ей чем-нибудь похожим на интимное чувство, я тоже не знаю. Было что-то такое, что заставляло меня предпочитать оставаться с нею вдвоем. Мне было приятно сидеть против нее и смотреть в ее глаза. Но никогда не являлось у меня даже мысли о каком бы то ни было сближении, никогда я не представлял себе, что мог бы, например, поцеловать ее, обнять и даже пожать руку сильнее обыкновенного.
Я думаю, что это было просто мимовольное сближение двух молодых существ, которым часто приходилось быть вместе. По всей вероятности, для людей в диком состоянии этого было бы вполне достаточно, чтобы они сблизились.
Но между мной и мисс Эмили стояло так много культурных преград. Мы были люди различных наций и культур, мы так различались по воспитанию, привычкам, взглядам. И, несмотря на хорошее знакомство, я все-таки никогда не переставал в их семье чувствовать себя посторонним, «иностранцем».
Пост близился к концу. Уже миновала Пасха по новому стилю. Она прошла для меня как-то незаметно. Она показалась мне почти обыкновенным воскресным днем. Люди отдыхали от трудовой недели, как делали это всегда. И только незначительные внешние признаки напоминали об особом значении этого дня. Правда, был удивительный солнечный день, и мы со Спайлями, по обыкновению, «делали экскурсию».
Но зато с этого дня у меня на душе началось какое-то непрестанное ожидание, а вместе с ним выросла и моя тоска. Слишком долго уж я засиделся в этом прекрасном доме. Воображение с почти болезненной живостью рисовало мне картины нашей русской жизни. Величественное как-то причудливо смешивалось с житейским и сутолочным.
То мне представлялись московские храмы, наполненные молчаливо молящимися людьми, то вдруг мысль переносилась на бойкую торговую улицу, где толпа снует, суетится, бегает из лавки в лавку, закупая тысячами утробных предметов. Давка на рынке, громкий говор, толкотня.