Пашка из медвежьего лога. Таежные встречи
Шрифт:
Мать ловит Петьку, одевает в меховую дошку и выталкивает за дверь.
– Иначе не даст уснуть Борьке, – говорит она, подбрасывая в печку дров.
А козёл крутится посреди зимовья. Он ищет место для отдыха, бьёт по полу копытцами, отгребает ногами воображаемый снег и падает. Ему кажется, что он лёг в лунку, сделанную им на земле. Это у коз врождённое. Они никогда не ложатся на снег или на траву.
Мы выходим из зимовья. Неведомо куда исчезли тучи. Над тайгою взошло солнце, и на заснеженную землю легли замысловатые тени старых сосен.
– Мы из стойбища Селикан, – заговорила Марфа, – не бывал там?.. Сюда только зимою промышлять приезжаем. Борька маленький прибежал к нам прошлой весной. Вышла как-то я из зимовья, слышу – кто-то кричит, совсем как ребёнок. Смотрю, бежит ко мне козлёнок маленький, только что родился, мать зовёт. Проклятые волки тут, на увале, её разорвали. Поймала я козлёнка и оставила у себя. Так он и прижился. Ласковый вырос, мимо человека не пройдёт, а не понимает, что опасно, могут по ошибке, а то и с намерением убить… Люди разные, иной так и норовит нашкодить.
– А вы не пускайте его из зимовья, – посоветовал я, вспомнив свою вчерашнюю встречу с Борькой.
– Что ты! Без тайги зверю – неволя. Нельзя не пускать. Вечерами Борька уходит в лес к диким козам, кормится, играет, а утром обязательно прибежит. Видишь, дыра в обшивке двери, это он копытом пробил – всегда в одно место стучится. Утром так и ждём этот стук, Петька ревёт, и сама думаю: «Придёт ли?»
– Колокольчик надо повесить на шею, тогда каждый догадается, что он домашний.
– Что ты, колокольчик совсем вешать нельзя, все козы от него убегать будут. Куда годится! Может, лучше пусть уходит совсем с табуном, научится бояться людей, дольше проживёт. Ты как думаешь?
– А Петька? Да и сама ты кого ждать утрами будешь?
– Поплачем и привыкнем. Хуже будет, если люди убьют… – И она отвернулась от меня, дрогнули её плечи.
– Напрасно расстраиваешься, Марфа, может, всё обойдётся, – пытаюсь я успокоить её.
– Нет, я знаю, половина месяца назад Борька пришел в крови, кто-то в него ружьё разрядил. Два дня не выходил из зимовья, думала, пропадёт. Но скоро забыл, опять ластится к людям в тайге, мимо не проходит, а то не знает, что убить могут, – твёрдо сказала она.
«А ведь это могло случиться вчера», – с ужасом подумал я, и у меня не нашлось слов разубедить её.
– Скажи, что надо сделать, чтобы уберечь Борьку? Правду говорю тебе: он хороший, ласковый к людям.
Я подумал, что это невозможно. Во многих людях ещё живёт беспощадность к дикому зверю.
– Кто-то едет, – вместо ответа сказал я, повернувшись к дороге.
Между сосен ползла длинная тень. Вот она появилась в широком просвете леса. Это Кудряшка тянула розвальни. Позади шёл Пашка.
Лошадь широко раздувая от одышки бока, понуро брела по чуть заметной, запорошенной снегом колее.
– Т-р-р-р! – крикнул Пашка, останавливая Кудряшку. – Здравствуйте, тетя Марфа!
– Ты чего так рано? – ответила
– За дядей приехал, дедушка просил поторопиться.
– Успеешь, распрягай лошадь, поставь к сену. Петька, посмотри, кто приехал! – крикнула вдруг Марфа, заглянув за избушку.
Оттуда показался Петька, весь в снегу.
– Паска! Паска! – закричал он, бросаясь навстречу.
– Здорово, мужик! – басит Пашка, подражая Гурьянычу. – Где твой козёл? Убежал?
Дверь в избе неожиданно распахнулась, и на пороге появился Борька. Он не сводит глаз с Пашки, чего-то ждёт.
Парнишка отбрасывает полу дошки, не торопясь, с явным удовольствием запускает руку в глубокий карман штанов, достаёт жменю овса. Два прыжка – и Борька возле него, хватает овёс, долго жуёт, взбивая губами пену. Потом тычется влажным носом в карман, требует остатки.
– Балует он Борьку, – говорит Марфа, кивнув на Пашку. – Без гостинца не приезжает. И тот издали узнаёт его, встречает.
Пашка приседает на снег, обнимает козла: он тоже рад этой встрече. Они начинают играть, бегать. Чувствуется, что и у Борьки к этому парнишке большая привязанность. Потом Пашка, точно вспомнив про ночь, поворачивается ко мне:
– Я так и знал, что заблудитесь.
– Почему? – удивился я.
– Место тут плохое: холмы да лога. Я и то иной раз ошибаюсь, а городской и подавно.
– Что и говорить, место однообразное. Но ты, прямо скажу, молодец, Пашка. Спасибо тебе за лыжню, за костры, иначе я и сейчас ходил бы по лесу.
– За что спасибо? – живо возразил он. – С каждым может беда случиться. А насчёт костров – не надеялся, что у вас спички есть, разводил под колодами – так они дольше горят, да и знал, что на лыжню непременно наткнётесь.
Все возвращаемся в избушку. Наскоро завтракаем. Борька опять бьёт копытцем о пол, разгребает воображаемый снег, падает и быстро засыпает.
Наступают минуты расставания. Что сказать Марфе на прощанье? Чем отблагодарить её за приют, за неизгладимое впечатление, что оставило у меня старенькое, покосившееся зимовье на краю соснового бора, с ночным огоньком, зовущим уставшего путника? Какими словами рассеять в ней тревогу за судьбу любимца Борьки?.. Не нахожу слов. Говорю просто, от души:
– Спасибо, Марфа. Я непременно ещё приеду к вам.
– Приезжай.
Кудряшка лениво шагает по занесённой ночным снегопадом дороге. В морозном воздухе тихо; точно зачарованный, стоит бор, облитый радужным светом уже поднявшегося солнца.
В углу широкой прогалины на вершине сосны-исполина, о чём-то мечтая, сидит мрачный, с вытянутой шеей и печальным взглядом, коршун.
– Поторопился прилететь, ишь как его мороз скрючил, – показывает на птицу Пашка, явно вызывая меня на разговор. – Василий Николаевич вчера здоровенного козла сшиб – еле стащили с седловины. А вы, значит, не попали в козла?.. Дедушка, если промажет, начинает хитрить: дескать, мелкая дробь или веточка выделить не дала…