Пашка из Медвежьего лога
Шрифт:
Густой сумрак непогоды уже окутывает землю. Ветер усиливается, врывается в бор могучим прибоем.
Пашка сидит мрачный, не сводит глаз с надвигающихся черных, разлохмаченных туч, точно в их грозных контурах он угадывает какое-то знамение. Рушатся все его планы.
– Что, Пашка, не нравится?
– не выдерживаю я. Он встает, запихивает в огонь последние головешки, подходит к сосне, прислоняется спиною к стволу и подставляет буре лицо. Ветер стегает его снежной пылью, давит тяжким воем, то, вдруг, стихая, тянет к себе, дразнит и набрасывается с
– Ух, сатанюка, разыгралась!
– цедит сквозь зубы Пашка и заметно вздрагивает от озноба.
– Зря мы с тобой не послушались дедушку: надо было домой идти, - говорю я.
– Какому глухарю взбредет в голову высунуться с песней в этакую погоду?
Он не отвечает.
Заполошный ветер переходит в ураган: ничего не видно вокруг, все сливается в общем вое неба и тайги, в стоне падающих деревьев. Мир взбунтовался. Резко похолодало. Настоящая зима.
Парнишка продолжает стоять, прижавшись спиною к сосне, обхватив откинутыми назад руками ствол. Весь собранный как перед поединком. На лице -упрямство. Не могу понять, что с ним.
– Пашка, иди погрейся!
Пашка пропускает мимо ушей мои слова. Он захвачен ревущим ураганом.
Я поднимаюсь, подхожу к нему, беру его за руку, усаживаю к огню.
– Вы боитесь пурги?
– спрашивает он, хмуря брови.
– Как сказать?..
– уклоняюсь я от прямого ответа.
– А мне хоть бы что! Страсть люблю в бурю ходить по лесу.
– И в его заблестевших глазах вспыхивает и долго не гаснет азарт.
– Значит, не боишься бури?
– Нет! Чего бояться! Чем пуще ревет, тем больше хочется схватиться с ней.
– С кем?.. Что ты болтаешь!
– С бурей!
– И парнишка угрожающе сжимает кулаки.
– Человек сильнее. Главное, не трусить, - упрямо возражает он.
– Ишь ты, храбрец!
Он весь напружинивается, смотрит испытующим взглядом:
– Хотите, пойду сейчас?
– Куда?
Пашка кивает головою в ревущее пространство.
– Зачем?
– Схватиться с ней…
– Еще новости! Не дури.
– А с вами такого не бывало?
Его вопрос всколыхнул воспоминания. Рев урагана перенес меня в детство, такое же беспокойное, как у Пашки, с вечной жаждой приключений. И мне становится понятной брошенная им фраза: "Схватиться с ней…"
– Бывало и со мной в твоем возрасте, Пашка. Я страшно любил проводить дни и ночи на берегу моря во время шторма. Ты не представляешь, какое бывает море, когда на него налетит вот такой же ураганный ветер. С какой яростью и с каким ревом схватываются волны со скалами - жутко смотреть! Горы черной воды разбиваются в пыль о гранитные уступы. В шторме, Пашка, действительно есть что-то берущее тебя за душу. Да, ты прав, хочется побороться с ним… И вот однажды, когда был особенно сильный шторм, я не выдержал, решился…
– Правда?
– воскликнул Пашка.
– Да, попробовал свои силы.
– И я вспоминаю все подробности своей схватки с морем.
– Чтобы прорваться в открытое море, надо было осилить первые две-три
– А потом?
– И парнишка нервно ерзает на валежине.
– Потом?.. Потом я повзрослел и уж не делал таких глупостей.
– Я не стал говорить, что меня едва спасли.
– А штормующее море по-прежнему люблю. Оно всегда дразнит меня, заманивает, но теперь я не поддаюсь.
– Значит, боитесь?
– Это не то слово, Паша. Просто во мне не осталось детской безрассудности, которой еще болен ты.
– Я бы не отступился, - ершится парнишка.
– В твоем возрасте все мы храбрые. Пошли-ка лучше за дровами, погреемся и будем собираться домой. Нечего нам тут больше делать.
Он согласно кивает головою и, уходя, бурчит что-то себе под нос.
Мы расходимся по лесу в поисках сушняка. Ветер налетает шквалом. Бор неистово гудит, точно о его стволы разбиваются волны бушующего океана. Становится все холоднее.
…Я подновляю костер. Присаживаюсь к теплу. Пашки еще нет.
Достаю хлеб, кусок шпика, оставленный нам Гурьянычем, разрезаю его пополам, поджариваю на углях.
Едкий дым от пригоревшего шпика, брошенный ветром в лицо, отрывает меня от дум. Пашки все нет. Начинаю волноваться. Где же он с дровами? И вдруг страшная мысль: не ушел ли в буран? Наверняка ушел. Надо же было мне рассказать про шторм!
Я вскакиваю, кричу сколько есть сил:
– Пашка!.. Пашка!..
– Но голос глушит буря.
Нигде никого. Только сосны упрямо качаются перед глазами да тучи, подвластные ветру, несутся мимо.
Бросаю в огонь остатки сушняка. Быстро съедаю хлеб со шпиком, укладываю котомку, беру ружья и покидаю стоянку. С черного неба на бор сходит густой, тревожный сумрак. Острое чувство тревоги овладевает мною.
Где найти Пашку?
Иду, тороплюсь. Бешеным морем гудит бор.
Вот след парнишки. Видно, что он не шел, а бежал, оставляя в настывшем снегу глубокие вмятины. Бежал наперекор ветру неровной, пьяной стежкой…
Я в глубине души спокоен за него. С ним ничего не должно случиться: в тайге он как дома, ночь его не страшит, спички у него за пазухой - костер разведет в любую погоду. Пусть уймет свой мятежный дух, поспорит с ураганом. Пусть закаляется. В жизни все это пригодится.
Настоящая зима окутала землю. Ни глухарей, ни гусиного крика в небе, ни пташки живой. Только я, как, есть один, бреду по омертвевшему пространству, шагаю среди качающихся стволов.
Снова повалил снег. В тучах гаснут остатки дневного света. Синеют и совсем пропадают просветы в бору. Вот и ночь. В темноте исчезает след парнишки - теперь не догнать.