Пасодобль — танец парный
Шрифт:
Я пробежала глазами приказ и улыбнулась самой себе. Это был отличный подарок. Как раз ко дню рождения моей дочери. Ей должно было исполниться двенадцать. Я завалю ее подарками. Самыми лучшими! У нее теперь будет все. Все, что пожелает. Все, что нафантазирует. Мама богаче отца. А дети растут и начинают понимать все больше и больше. Я сумею все объяснить Маришке. Ведь она уже такая взрослая. Такая умница. Мне обязательно повезет. Я чувствовала будущее так остро, что у меня кололо пальцы острыми, добрыми иголками вечнозеленого тамариска. Моего лохматого ангела. Что-то должно произойти. Что-то хорошее. В моей крови уже неслись пузырьки обжигающе-холодного шампанского, покалывая меня изнутри.
— Поздравляю! — Челищев вдруг встал и неловко ткнулся губами мне в щеку.
Его глаза слезились. Впервые.
Челищев оказался чувствительным вагоновожатым. Я успела войти в трамвай, с чем его вагоновожатый меня и поздравил. Анекдот!
Я стала директором департамента и сразу сменила одежду. Стала носить другие прически. Плевать я хотела на дресс-код! Мои офисные костюмы из общепринятых серых, синих, черных перекрасились в белые, красные, бирюзовые, янтарные, терракотовые. Я снова стала надевать платья и на работу, и вне работы. А волосы я заплетала косами, распускала, делала узлы на макушке и затылке, скручивала симметричные и асимметричные хвосты. Другими словами, делала так, как было угодно мне, а не кому-то еще.
Начала я с красного костюма.
— Твой красный костюм навевает определенные ассоциации, — холодно заметил мой муж. — Маркер твоих новых должностных обязанностей?
— Навевать никаких ассоциаций он не может. Тем более тебе. Ты там не был. И не стоит создавать условия для выбора между красным и серым. Это и смешно и глупо, потому что неважно.
На быков действуют красные тряпки. Вот и пусть получат ею по морде! Наступило время балета с мулетой. Для балета шьются специальные «костюмы огней» из шелка, льна, креп-сатина, тонкой шерсти с вышивками, прошвами, кружевом, кантом, складками, воланами и мерцающими аксессуарами. Перед балетом с мулетой нужны бандерильи — увеселительные копья. Их вонзают в хребет быка, чтобы публике было веселее. Чтобы раззадорить и разозлить быка. Пара зеленых бандерилий — «не очень-то и хотелось», пара синих — «кому ты нужен?», пара красных — «а не пошел бы ты…!». И в последний заход шпага с муэрте — «сдохни, скотина!».
Я тоже хотела повеселиться. Очень! Имела право! У меня украли дочь. Это наказывается публичной, позорной смертной казнью. Мне на потеху. Прощение быку не полагалось в любом случае. Я жаждала крови. Два бычьих уха и хвост.
Я снова стала дефилировать между своей комнатой и ванной в нижнем белье. Раньше стеснялась, теперь перестала. Забавно! Стеснялась собственного мужа! Меня хотели другие мужчины, это легко было заметить, а я стеснялась саму себя. Из-за него! Скотина!
Красная мулета быка раззадорила, я хорошо почувствовала. Женщина всегда это чувствует. Это было грандиозно! Это было смешно! Только мне стоило разогнуть спину, только мне стоило разжечь глаза, как я стала желанной. Как прежде. Я могла торжествовать. Злобный иберийский бык краснел трепетной ланью в шлейфе духов, подаренных любовником Челищевым. Смуглая шкура наливалась кровью, как кожаный вьючный бурдюк хорезмским красным вином. Вином, разогретым желанием, как солнцем. Вином, перебродившим в ром в жарких трюмах португальского корабля. Таким жарким, что я чувствовала дыхание крови, проходя мимо. Я проходила мимо и улыбалась, вдевая в твердые бычьи губы кольцо с моей печатью «Нельзя». Я улыбалась, отпечатывая на смуглой шкуре раскаленное тавро моей улыбки с моей печатью «Нельзя». Так больно, так обжигающе, что бычьи губы невольно кривились. Его бычьи губы кривились, мои улыбались. Каждый день. Каждый день в ярме из моего постоянного присутствия. Каждый день в загоне рядом со мной.
Каждый день танец с мулетой. С обязательными фигурами, чтобы публика могла оценить мое мастерство. «El Natural» [19] — короткая юбка и длинная нога в туфле на шпильке, выставленная вперед. «El Derechazo» — я наклонилась, надевая туфли, чтобы ты мог вспомнить мои ягодицы. Вспомнить все, что было потом. И резкий разворот с уколом глазами, как шпагой. Чтобы ты знал, я смеюсь над тобой! «Pase De Pecho» — прозрачная ночная
19
Здесь и далее приемы, используемые матадором в третьей, заключительной терции корриды.
Какой мне выбрать способ убийства? Я не хочу «Volapie». Убить обессиленного, стоящего на месте быка? Скучища! Такое представление не сочтут выдающимся, и я не получу два твоих уха и хвост. Может, «Recibiendo»? Мне остается только спокойно ждать, прижав правой рукой к груди мою дочь. Ты сам придешь к своей смерти, напоровшись раззадоренным, жадным, неутоленным сердцем на шпагу. Сдохни, скотина! Но «Recibiendo» слишком примитивно. Я хочу ристалищ кровавых и беспощадных. Потому выбираю «Al Encuentro». Это зрелищнее, это страшнее, это захватывает, публика такое любит. Мы оба несемся навстречу друг другу, рассекая горячий, густой воздух, полный испарений адреналина. Под стотысячный рев кровожадной, распаленной толпы. У тебя большие рога, я постаралась. Уж поверь! У меня остро заточенная шпага из неверности и неприступности. Мерзкая смесь для раззадоренного, озлобленного мужчины. Бесись, пока еще не сдох, скотина! Бесись!
Если мне не удастся свалить тебя шпагой, я использую меч с крестовиной у конца лезвия — descabello, чтобы перебить тебе хребет. Переманю свою дочь. Я успею. Она мне улыбается. Она меня уже слушается. Ты этого не знал? Но я не буду добивать тебя puntilla, как положено в таких случаях. Я хочу! Слышишь? Хочу доставить тебе лишних мучений! Хочу, чтобы ты корчился от невыносимой сердечной боли так, как корчилась я! Понял, скотина!
Близится Пасха. Все тавромахии проводят во время ферий [20] . Их приурочивают к большим религиозным праздникам. У нас не Испания. Я хочу, чтобы ты сдох уже к Пасхе. Ни к чему осквернять Светлое Христово воскресенье твоей богопротивной тушей. У нас не Испания, но я хочу успеть воскреснуть в Пасху. Хочу стать счастливой именно в этот день. Бог мне поможет. Слышишь, скотина? Ты слышишь? Тогда бесись, пока еще есть твое время!
20
Ярмарка (исп.).
Я уже вижу. Я вижу! Как восторженная публика выносит меня на плечах, вопя одной стотысячной глоткой. Неся меня кругом почета по всей арене. Топча лужи твоей бычьей крови. Все ноги в твоей крови! Все! Я умою лицо твоей кровью! Заберу твой последний вздох! Выпью залпом! Как шампанское! Я буду смаковать твою смерть, твои корчи, пока ты не сдохнешь. Ты уже смердишь мертвечиной! Чуешь? Ты чуешь твою смерть? Сдохни, скотина!
Апрель, а такая жара. Как в преисподней. Есть невозможно. Дышать невозможно. Спать невозможно. Меня мучит бессонница и жажда. Каждую ночь. Я хожу на кухню пить воду прямо из крана. Чтобы немного себя остудить. Чтобы облиться холодной водой и смочить ночную сорочку. Кровь несется во мне бешеным потоком, извергаясь всеми вулканами мира. Я чувствую жженый базальт на своем языке, пересохшем от жажды твоей крови. Я чувствую адский пепел горстями в моих руках. Я засыплю им твою бычью голову, когда ты сдохнешь. Скотина!
Не могу спать, хочу пить. Сил нет от жажды.
Я не стала надевать тапочек и босиком пошла на кухню. Зачем я взяла стакан? Я так не делала ни одну ночь. Зачем? Я выпила ледяную воду из крана одним жадным глотком и вдруг услышала шум. Обернулась и увидела бешеные, налитые кровью глаза. В темном углу, у окна. Чего я испугалась? Не ждала, что бык выбежит из загона? Зачем вздрогнула и не удержала стакан? Стакан упал на плиты пола и разбился. Вдребезги. Порезав мне большой палец на ноге. Почему я вскрикнула? Мне даже не было больно!