Пассажир из Франкфурта
Шрифт:
– Доктор Райхардт, – объяснил герр Шписс, – добился наибольшего успеха в лечении болезни, которую я, как дилетант, называю манией величия: это когда человек верит, что он – это не он, а кто-то другой, и почитает себя гораздо более значительной фигурой, чем он представляет собой в действительности. Когда человек страдает манией преследования…
– О нет! – воскликнул доктор Райхардт. – Манию преследования я не лечу. В моей клинике таких больных нет, по крайней мере в той группе, которой я прежде всего занимаюсь. Суть болезни моих пациентов состоит в желании быть счастливыми. А суть моего лечения состоит в том, чтобы сохранить у них это ощущение счастья. Но если я их вылечу, они утратят свои иллюзии и не будут счастливы. Поэтому моя задача – найти такой метод лечения, который вернул бы их психику в нормальное состояние, не лишив их этого ощущения счастья. Мы называем это особое состояние разума… – Он произнес длинное
– Для наших английских друзей я по-прежнему буду использовать свой дилетантский термин «мания величия», хотя я знаю, что вы, доктор Райхардт, называете эту болезнь по-другому. Итак, значит, в вашей клинике шестьсот пациентов.
– А однажды, в то время, о котором пойдет речь, у меня их было восемьсот.
– Восемьсот!
– Это было интересно, очень интересно.
– Начнем с самого начала: у вас в клинике есть такие персонажи, как…
– У нас есть Господь Бог, – объяснил доктор Райхардт. – Вы понимаете?
Мистер Лейзенби был несколько ошеломлен:
– О… э… да, э… да. Очень интересно, я уверен.
– Конечно же, есть несколько человек, считающих себя Иисусом Христом. Но это не столь популярно, как Господь Бог. А еще есть другие. В то время, о котором я буду говорить, у меня было двадцать четыре Адольфа Гитлера. Это, как вы понимаете, имело место, когда сам Гитлер был жив. Да, двадцать четыре или двадцать пять Адольфов Гитлеров. – Он сверился с маленькой записной книжкой, которую достал из кармана. – У меня здесь есть кое-какие записи. Да. Пятнадцать Наполеонов, Наполеон – он всегда в моде, десять Муссолини, пять реинкарнаций Юлия Цезаря и много других случаев, очень любопытных и очень интересных. Но сегодня я не буду утомлять вас этим. К тому же вам, как неспециалистам, это было бы неинтересно. Мы поговорим о случае, который имеет значение. – Доктор Райхардт говорил, а герр Шписс излагал его слова по-английски. – Однажды ко мне пришел некий правительственный чиновник. Он тогда занимал весьма высокое положение: напоминаю, это было во времена войны. Я буду его называть Мартин Б. Вы поймете, кого я имею в виду. Он привез с собой своего начальника. Фактически, говоря без обиняков, он привез с собой самого фюрера. Вы понимаете, для меня его визит был большой честью, – продолжал доктор. – Он был милостив, мой фюрер. Он сказал, что наслышан о моих успехах. Он сказал, что в последнее время в армии случаются странные вещи, чреватые серьезными неприятностями. Несколько офицеров вообразили себя Наполеонами, некоторые объявили себя наполеоновскими маршалами, и кое-кто, представьте себе, вел себя соответственно: издавали военные приказы и тем самым создавали серьезные проблемы. Конечно, я был бы счастлив поделиться с ним любыми профессиональными знаниями на этот счет, но сопровождавший его Мартин Б. сказал, что в этом нет необходимости. Наш великий фюрер, – сказал доктор Райхардт, глядя на герра Шписса с некоторой тревогой, – не хотел, чтобы его беспокоили такими деталями. Он сказал, что было бы, несомненно, лучше, если бы медики соответствующей квалификации приехали и провели необходимые консультации. На самом деле он хотел посмотреть клинику, и я вскоре понял, что именно он хотел увидеть. Это не должно было бы меня удивить. Нет, потому что, знаете ли, был совершенно очевиден некий симптом. Напряженность ситуации уже начала сказываться на фюрере.
– Наверное, тогда он уже начинал ощущать себя Всемогущим Богом! – неожиданно воскликнул полковник Пайкавей и хихикнул.
Судя по выражению лица доктора Райхардта, он был шокирован этим замечанием, но тем не менее продолжал:
– Фюрер попросил меня кое-что ему рассказать. Ему было известно от Мартина Б., что у меня есть много пациентов, считающих себя Адольфом Гитлером. Я объяснил ему, что это обычное дело: ведь при том уважении и обожании, с которым они относятся к Гитлеру, совершенно естественно желание походить на него. И в конце концов, во всем подражая ему, они начинают отождествлять себя с ним. Я немного волновался, говоря все это, но с радостью обнаружил, что он остался весьма доволен. Слава богу, он воспринял это как комплимент. Потом он спросил, можно ли увидеть нескольких таких пациентов. Мы немного посовещались. Мартин Б. вроде бы колебался, но потом отвел меня в сторону и заверил, что герр Гитлер действительно хочет видеть этих людей. Сам он только хотел быть уверен, что герр Гитлер не встретит… короче говоря, чтобы герр Гитлер не подвергся какому-либо риску. Если кто-нибудь из этих так называемых Гитлеров, свято веря в то, что он и есть настоящий Гитлер, является человеком неуравновешенным или опасным… Я уверил его, что беспокоиться не о чем. Предложил выбрать самых добродушных из наших фюреров и собрать их для встречи с ним. Герр Б. подчеркнул, что фюрер очень хочет, чтобы
О да. Мартин Б. и фюрер были представлены собравшимся. Я вышел, закрыл за собой дверь и разговорился с двумя офицерами, которые их сопровождали. Фюрер, я сказал им, выглядит очень беспокойным. Несомненно, в последнее время у него было много неприятностей. Вся эта история случилась совсем незадолго до конца войны, и тогда, откровенно говоря, дела шли плохо. Фюрер, сказали они мне, в последнее время был очень утомлен, но все равно считал, что может привести войну к победному завершению, если приказы, которые он постоянно отдавал своему главному командованию, будут выполняться безоговорочно и безупречно.
– Фюрер, я полагаю, – заметил сэр Джордж Пэкхем, – в это время был в таком состоянии, что…
– Давайте не будем об этом, – сказал герр Шписс. – Конечно, он был совершенно не в себе. У него нужно было отобрать власть по нескольким причинам, но все это вы можете прекрасно узнать из отчетов своей разведки.
– Помнится, на Нюрнбергском процессе…
– Незачем говорить о Нюрнбергском процессе, – отрезал мистер Лейзенби. – Все это осталось далеко в прошлом. Нас ждет светлое будущее на Общем рынке, который мы создадим с помощью вашего правительства, правительства мсье Гросжана и других европейских коллег. Прошлое есть прошлое.
– Совершенно верно, – согласился герр Шписс, – именно о прошлом мы теперь и говорим. Мартин Б. и герр Гитлер вышли из комнаты довольно быстро, минут через семь. По словам герра Б., встреча прошла очень хорошо. И теперь, сказал он, им с герром Гитлером необходимо отправляться на следующую встречу. Они поспешно покинули клинику.
Все молчали.
– А что было потом? – нарушил воцарившееся молчание полковник Пайкавей. – Что-то произошло? Или произошло до того?
– Поведение одного из наших Гитлеров оказалось непредсказуемым, – ответил доктор Райхардт. – Он был больше всех похож на герра Гитлера и поэтому особенно уверенно выдавал себя за него. Так вот, теперь он яростнее, чем всегда, настаивал на том, что он настоящий фюрер, что он должен немедленно ехать в Берлин и возглавить Совет Генерального штаба. Фактически у него исчезли наметившиеся было прежде признаки некоторого улучшения. Теперь он был настолько не похож на себя, что я никак не мог понять причин этой внезапной перемены. Так что, когда через два дня приехали родственники и увезли его домой для последующего частного лечения, я вздохнул с облегчением.
– И вы его отпустили! – сказал герр Шписс.
– Естественно, отпустил. С родственниками приезжал квалифицированный врач, пациент лечился добровольно, без принуждения, и поэтому имел право покинуть клинику.
– Я не вижу… – начал сэр Джордж Пэкхем.
– У герра Шписса есть версия…
– Это не версия, – возразил Шписс. – То, что я вам рассказываю, – реальный факт. Русские скрывали его, мы его тоже скрывали. Но появилось много фактов и доказательств. Гитлер, наш фюрер, по собственной воле остался в тот день в психиатрической лечебнице, а человек, обладавший наибольшим сходством с настоящим Гитлером, уехал с Мартином Б. Потом в бункере было найдено тело этого пациента. Я буду говорить прямо и не стану вдаваться в ненужные подробности.
– Мы все должны знать правду, – сказал Лейзенби.
– Настоящий фюрер был тайно вывезен заранее продуманным способом в Аргентину и жил там несколько лет. Там у него родился сын от красивой арийской девушки из хорошей семьи. Некоторые говорят, что она была англичанкой. Психическое состояние Гитлера ухудшалось, и он умер душевнобольным, продолжая до последнего часа «командовать своими армиями на поле сражения». Для него это был единственный способ бежать из Германии, и он им воспользовался.
– И вы хотите сказать, что за все эти годы об этом не просочилось никаких сведений?
– Слухи были, они есть всегда. Помните, поговаривали, что одна из дочерей русского царя избежала кровавой казни ее семьи?
– Но это же была… – Джордж Пэкхем помедлил. – Это была ложь.
– Одни доказывали, что эти слухи лживые, другие считали их правдой. Одни верили, что Анастасия и в самом деле Анастасия, великая княгиня России, а другие – что она обыкновенная крестьянская девушка. Какая из этих историй – правда? Слухи! Чем дольше гуляют слухи, тем меньше людей в них верит, не считая законченных романтиков. Много ходило слухов о том, что Гитлер жив. Никто не утверждал с уверенностью, что осматривал его труп. Русские заявили об этом, но не представили никаких доказательств.