Пастух своих коров
Шрифт:
— Видишь? — Митяй ткнул пальцем в пустое небо над берегом. — Вон там!
— Нет, — понял Шурик, — чуть левее.
— Ну что, Манилов, с тебя и начнем.
Яков Семенович подождал, пока Георгий допьет кофе, взял его кружку, ополоснул вместе со своей, аккуратно поставил на полку. Георгий терпеливо наблюдал.
— Или как? — не выдержал он.
Яков Семенович зашел в комнату и вернулся с деньгами.
— Вот. Две тысячи, к сожалению. Только если это туфта, верни сразу.
—
— Где? — настороженно поинтересовался Яков Семенович.
— Знаешь бугорок между Митяем и выселками? Над рекой. Там, говорят, когда-то кузница была…
«Ну что ж, пока грамотно, — размышлял Яков Семенович, направляясь к бугорку. — А кузница — не помеха. В этом есть даже какой-то дополнительный смысл».
Какой все-таки смысл, Яков Семенович додумывать не стал — бугор сиял перед глазами крупными чашечками купавы, простоватым лютиком, белым болиголовом и еще чем-то сиреневым. В проплешинах сизого мха выпирали доисторические чешучайтые желваки молодила — бежевые, розовые и нежнозеленые, суровые и беспомощные, как вылупившиеся ящеры. Женщины в резиновых перчатках охотно высаживали их меж садовых своих валунов.
— Потерял что, Семеныч?
Яков Семенович оглянулся.
— А, Коля… Потерял, конечно. А может, нашел… — Он рассмеялся своей многозначительности. — А ты как?
Коля Терлецкий был азартным единоличником из соседней деревни, ухитрялся в одиночку держать стадо коров, помимо коз и овечек, измождаясь и старясь, как портрет Дориана Грея, по мере того как стадо его крепло и розовело. О нем даже сняли художественный фильм, правда, получился он там высокий и красивый.
— Да как… — с досадой ответил Коля. — Трава, видишь, какая? У вас еще ничего, река все-таки, а у нас… Этой зимой обязательно вымрем.
— Ну, ну, ты всегда так говоришь. А пчелы как?
— Пчелы повымерзли, зима вон какая была, вот ты меня понял. А мед… Травы же не было, они по осени сосали все, что попадется; веришь, тлю высасывают. От такого меда — только дрисня.
Он поправил рюкзак на багажнике велосипеда.
— Молочка хочешь? Возьми вот литровку. А я коровок найду, на обратном пути заскочу к тебе — чайком угостишь…
Подул легкий ветерок, тени облаков побежали по лугу, поплыли по голубой воде. Яков Семенович почувствовал, что не справляется с этой кромешной свободой и красотой, и все, что он сейчас сделает или скажет, будет пошлость. «Пойти поспать, — решил он. — А там — как пойдет». По утрам, если ничего не мешало, Яков Семенович молился о том, чтобы не дергаться и не торопиться.
Прежде чем пройти по деревне, Георгий решил завернуть на выселки, к художнику Макару. Денег с них брать не следует — Макар ухитрился в тридцать пять своих лет настрогать четырех девочек; старшей, Василисе, было уже четырнадцать, младшая, Тася, ещё ползала. Многодетность отчасти объяснялась
— Я принес вам хорошую весть, — издали сообщил Георгий.
— Благую? — улыбнулась Сяся. — Дядя Георгий, дети уже поели, попейте с нами чаю.
— С удовольствием, — сказал Георгий, нашарил ползающую в траве Тасю и погладил. — Можно сказать и благую. А где сам?
— За водой пошел.
Вышла мать Сяси, Евгения Георгиевна.
— Здравствуй, Женечка, — торжественно поздоровался Георгий и обнял ее за плечо. — Спешу сообщить вам, дорогие мои…
За чаем Георгий рассказал о затее толстосумов, о том, что на испоганенной большевиками почве, на потопленной земле взрастет наконец…
Вошел Макар.
— Здравствуйте, Георгий, — улыбнулся он. — Сяся, а где ведра?
— Какие ведра?
— Вот, хотел за водой сходить.
Теща прыснула.
— Где ж ты был до сих пор? — выпрямилась Сяся.
— Да вот, палитру выжигал возле мусорки. Столько наросло — мастихин сломал.
Макар пошевелил пальцами в разноцветных пятнышках.
— А краску куда девал? — спросила Евгения Георгиевна.
— Теща думает, что я уж совсем, — отнесся Макар к Георгию. — На кучу, конечно. Траву не загадил, не бойтесь.
Евгения Георгиевна схватилась за голову, потом выдохнула и опустила руки.
— Моя компостная куча, — прошептала она.
— Так вот, — продолжал Георгий, — и Митяй, и Леша, и наш милый телеведущий Шурик, хоть он и атеист…
— Козел не может быть атеистом! — запальчиво сказала Евгения Георгиевна.
— Теща тайно в него влюблена, — усмехнулся Макар.
— Очень надо! — пожала плечами теща.
— С деньгами, конечно… — задумался Макар. — Но я могу внести свою лепту… Да! — Он оживился и встал. — Я напишу икону.
— Скрадут, — покачал головой Георгий.
— А я такую напишу, чтоб не представляла художественной ценности. Здоровую. На ДСП. А кому, кстати, посвящена часовня?
Георгий пожал плечами.
— Еще не решали. Соберемся в бане, обсудим. Пиши Спаса, не ошибешься.
— Только мне нужно благословение.
— Неужели в Москву поедешь? — насторожилась Сяся. — Это минимум три дня. Если не четыре.
Макар помолчал.
— Можно и по мобильнику, только где взять…
— Возьми у Шурика, — посоветовал Георгий. — У него крутой. И бесплатный. За счет телевидения. Ничего, пусть бесовские средства массовой информации хоть таким образом снимут с себя часть…
— Здесь не берет, — сказала теща. — Надо, Макарик, в Неклюдово ехать. Кстати, и сахар кончается, и соль, и макароны нужны. Я тебе список напишу.