Пастухи призраков
Шрифт:
Новая Лена вцепилась в сумку.
Рассыпанный по миру зелёный свет сменился красной пузырчатой пеленой. Единственным Лениным желанием стало слиться с куском гнилой кожи, поглотить, сделать частью себя. Азарт охоты охватил её, опьяняя до судорог. Преследовать добычу, впиться клыками, разрывая шкуру и мясо. Если бы можно было засунуть Лене в вену градусник, ему бы настал логический конец, как в чашке с кипятком.
Когда Лена очнулась, она снова прижимала к груди сумку жестом прабабки Анны. Голова была блаженно пуста.
– Ты слышал мой разговор с папой? – спросила она Ван Юна, рискнувшего, наконец, выглянуть из-за холодильника.
– Я не
– Так давай, выкини меня отсюда!
Секунду спустя Лена сидела в спальне на полу, сжавшись в комок, дрожа от перенесённого откровения. Раньше она считала, что сносить крышу до такой степени может только гнев, но с охотой гнев и рядом не пробегал. Не хватало на кошек начать кидаться! А что? Не так много в жизни кайфа. Фанта скулила над ухом – переходящее в рык поскуливание, точно как во время Ромкиной возни с….
***
Лена ущипнула себя за руку так сильно, что ойкнула. Под окном взревел мотоцикл и умчался на свидание с постом ДПС, заглушаемый грохотом грузового состава. Грохнул цепями и рухнул вниз набитый призраками лифт. Звуки и запахи позднего лета говорили в пользу реальности происходящего. Стены не делались прозрачными, пол не пытался рассосаться, и ни грамма хаттифнаттов не казало белёсых тушек из Лениных вен. Помойная машина подкатила к бакам – значит, уже пять утра. А у Лены на кровати, почти в центре Москвы, на пятом этаже кирпичного дома, построенного для работников железной дороги в 1965 году, лежал волк, слепое бурое пятно на фоне предрассветной комнаты. От него к Лене тускло отсвечивал серебром шнур, один конец соединялся с её солнечным сплетением, другой терялся в волосатой волчьей шкуре.
«А вот это песец», – тоскливо подумала Лена прежняя.
Новая ткнула её локтем под дых.
«Глаза раскрой, дура, это гораздо круче!».
В Серёгиных книгах немало писалось о серебряных шнурах, но подразумевалось, что они вроде как должны соединять тело с другими телами или с душой, тут книги расходились во мнениях. Волки ни в одной не фигурировали.
Лена встала – очень медленно и очень осторожно, тесня к двери вибрирующую от ярости Фанту. Волк слегка обнажил клыки. Довольно странное ощущение – точно с кровати скалилась Ленина собственная рука или, скажем, голова, почему-то отделившаяся, но всё ещё связанная с телом серебряным поводком.
– Вот зараза! – возмутилась новая Лена. – После всего геморроя валяешься у меня же в койке и быкуешь? Р-р-рядом!
Опытная рука рванула «поводок». Зверь слетел на пол кувырком (шнур крепился в области волчьего брюха), пополз к Лене, поджав хвост, прижимая уши. Фаната бросилась на него, но была выпихнута из комнаты вон, оставалось надеяться, что привыкшие к лаю соседи поленятся вызывать милицию.
– Отвали! – весело сказала волку Лена новая. – Ты будешь жить в лесу, понял? В лесу (лесом Лена пугала Фанту).
Волк закрутился вокруг ног. Под жёстким мехом легко прощупывались кости, то ли дело Фантины округлые бочка! Лена потрепала зверю щёку, тот поднял заискивающе улыбающуюся морду.
– В лес, я сказала, – прыснула Лена в волчьи глаза.
Белые.
«Без пастуха он что кутёнок – слепой», – прошамкала прабабка Анна Лидиными губами, плюясь звуками, точно шелухой от семечек. – Так делают».
Прежняя Лена жалко поморщилась, новая глубоко вдохнула, втягивая грудью поводок вместе с волком.
Заваливают на спину, колотишь воздух лапами, фыркаешь и рычишь, пасть набита
Чувствуя, что сон вот-вот свалит её, Лена запустила в комнату Фанту и упала на подушки рядом с собакой.
Весь сон она бродила по подъезду, наблюдая забавные существа из Нюсиного бестиария. Красное без ручек показалось ей довольно симпатичным, хотя она так и не догадалась, что это было. Гораздо меньше понравилась тухлая плесень, живущая под потолком неопрятными лохмотьями – всюду, кроме Лениного этажа. Ещё меньше понравилось Лене то, что некоторые существа, включая плесень, вызывали у неё неконтролируемый животный аппетит. Она стала снисходительней к Фантиной страсти к помойным бакам. Едва сдержавшись, чтобы не проглотить нечто, выползшее из мусоропровода со щупальцами, Лена выскочила на улицу. Из парка возвращалась Вера с Белочкой (ужасно, когда вид столетней пуделихи с вывернутыми наружу зубами провоцирует слюноотделение и бурчание желудка). Стоило Лене овладеть собой в достаточной степени для того, чтобы поздороваться, собачонка забилась в психическом припадке, а её чокнутая хозяйка, подхватив на руки сокровище, развила скорость, которую нереально ожидать от судмедэксперта предпенсионного возраста весом под сто килограмм.
***
Будильник. Моросящий дождь за окном. Два часа нездорового сна, тогда как для нормального самочувствия этих часов Лене требовалось десять. Впереди день, полный мучений, с другой стороны, сонная одурь мешала думать о папе.
Татьяна Викторовна лучилась, точно двухсотваттная лампочка в сортире, и это настораживало. Как правило, во время общения с Димкиной мамой Лену не покидало ощущение, что в навалившихся на даму маленькой пенсии, сыне-оборотне и свекрови, слышащей умерших родственников лучше, чем здравствующих, виновата лично она.
– Мамочка! – Нюся прибежала, размахивая ложечкой. – Я помогаю тёте Тане варить яйца! Ма… а-а-а-а…
Рёв сотряс ряды картонных коробок и запас верхней одежды последних пяти поколений Димкиных предков.
– Температуры у неё нет, – оправдывалась Татьяна Викторовна. – Спала хорошо, яблочко скушала… не понимаю. Не хочет к тебе выходить, боится какого-то волка. Я уже как-то заводила этот разговор, и снова серьёзно советую тебе обратиться к хорошему психиатру. При её наследственности…
– Татьяна Викторовна, тут резиновые сапоги, и шапочку оденьте ей, пожалуйста, если получится выбраться на прогулку…
Нюся пахла тёплой булкой, Димка – табаком, пивом и носками, Татьяна Викторовна кислой шерстью, бабуля… лучше не стоит. Кто же у них в гостях? Запах больницы, приглушённый освежителем для туалета. Ленин взгляд зацепил туфель, каблук которого, применительно к Татьяне Викторовне, вызывал ассоциацию с переломом шейки бедра. Применительно к Насте ассоциации смягчались до вывиха голеностопа. Вероятно, в обычные дни девушка носила нормальную обувь, но Лене, встречавшей Настю исключительно в экипировке для свиданий, было трудно представить будущего ветеринара вне борьбы с силой тяжести на высоте десяти сантиметров от земли. Может быть, именно поэтому ей удавалось столь точное воспроизведение унылой усталости от жизни, характерное для Татьяны Викторовны. А может, таковым было собственное Настино выражение лица.