Пастырь добрый
Шрифт:
– Так вот, стало быть, чего ты добивался; а с виду и не скажешь… Двигай-ка порезвей. Что-то там как-то по-нехорошему тихо.
К распахнутым дверям они приближались осторожно, медленно, стараясь снаружи разглядеть, что творится в полутемном нутре за рядами деревянных скамей. Чародея оба увидели с порога – тот сидел на полу, съежившись, забившись в самый дальний угол у ризницы, и, обняв себя за плечи, раскачивался взад-вперед, словно плачущий ребенок, не глядя на приближающихся к нему людей. Курт подступал осторожно, понимая, что больше рядом никого нет, но все равно косясь по сторонам и не опуская оружия; у неподвижного тела отца Юргена он приостановился, наклонившись и коснувшись пальцами безжизненной жилки на шее. Сморщенное тело старика уже похолодело, мертвая кожа стала цвета воска, но ни одного пятна серой плоти или даже просто ожога он не увидел.
– Deus, Deus meus, quare dereliquisti me!.. – вырвалось едва слышно из дрожащих
– Да заглохнешь ты сегодня или нет?! – ожесточенно прошипел Курт и, даже не пытаясь сдержаться, засветил скорчившемуся на каменном полу чародею затрещину; тот втиснул голову в колени, прикрывшись руками, и лишь повысил голос:
204
Боже, Боже мой, почему ты оставил меня! // Не скрой от меня лица Твоего; не отринь во гневе раба Твоего. Ты был помощником моим; не отвергни меня и не оставь меня, Боже, Спаситель мой! (лат.), Пс., 21:2 и Пс., 26:9.
– Ausculta deprecationem meam quoniam infirmatus sum nimis libera me a persecutoribus quoniam confortati sunt super me! [205] – едва не плача, выкрикнул Бернхард, и подопечный злорадно ощерился.
– Вот тут ты прав, – отметил он и коротко ударил кулаком в лицо; костяшки попали в скулу, и Бруно затряс кистью, с отвращением глядя на подвывающего человека в пыльных священнических одеждах. – Вот козел юродивый, отмазался. Душу отвел, но больше у меня на это рука не поднимется.
205
Внемли воплю моему, ибо я весьма изнемог; избавь меня от гонителей моих, ибо они сильнее меня (лат.), Пс., 141:6.
– Бей ногами, – предложил Курт серьезно и, чуть помедлив, употребил свой совет практически, от души саданув чародея под ребра; Бернхард задохнулся, схватившись за живот ладонями, и он подтолкнул чародея носком сапога в бок. – Подымайся, тварь. На выход.
– Vidisti Domine iniquitatem adversum me, – забормотал тот, съежившись еще больше, – vidisti omnem furorem universas cogitationes eorum adversum me [206] …
– Я сказал – встать! – повысил голос майстер инквизитор, рванув чародея за шиворот и насильно вздернув на ноги; тот пошатнулся, зажмурившись, когда Курт замахнулся снова, и простонал, по-прежнему не трогаясь с места:
206
Ты видишь, Господи, несправедливость ко мне // Ты видишь всю ярость их, все замыслы их против меня (лат.), Плач, 3:59, 60.
– Dereliquit me Dominus, et Dominus oblitus est mei! [207]
– Хорошая причина не злить нас, – заметил Курт, подтолкнув Бернхарда в сторону двери. – Шагай, сукин сын, и шагай проворней – моя порция терпения на сегодня вот-вот исчерпается.
– In patientia vestra possidebitis animas vestras [208] , – пробормотал чародей, негнущимися ногами ступая к выходу. – In patientia autem pietatem [209] …
207
Оставил меня Господь, и Господь забыл меня! (лат.), Ис. 49:14.
208
Терпением вашим спасайте души ваши (лат.), Лук., 21:19.
209
В терпении благочестие (лат.), 2Пет., 1:6.
– Интересно, – задумчиво глядя в согбенную спину, предположил Бруно, – если продолжить, он на каждый тычок или окрик будет выдавать по цитате?
– Мне более интересно, осталось ли в этой голове что-либо помимо вышеупомянутых цитат; только вообрази, сколько информации заключено где-то вот там, – шлепнув
– Aperuerunt super me ora sua, exprobrantes percusserunt maxillam meam, satiati sunt poenis meis [210] … – чуть слышным шепотом произнес он, и подопечный нервно хмыкнул:
210
Отверзли на меня пасть свою; ругаясь, бьют меня по щекам; вдоволь мучат меня (лат.), Иов, 16:10
– Отлично. Будет чем развлечься до приезда наших.
– Quis est pluviae pater vel quis genuit stillas roris? [211] – тяжело возгласил Бернхард, когда, сделав первый шаг от дверей, ощутил холодные струи на своем лице и, вскинув руки, попытался укрыться ими, как укрывался от наносимых ему ударов. – Quis dedit vehementissimo imbri cursum et viam sonantis tonitrui, ut plueret super terram absque homine in deserto ubi nullus mortalium commoratur [212] …
211
Кто отец дождю или кто рождает капли росы? (лат.), Иов, 38:28.
212
Кто проводит протоки для излияния воды и путь для громоносной молнии, чтобы шел дождь на землю безлюдную, на пустыню, где нет человека (лат.), Иов, 38:25, 26.
– Любопытно, надолго его хватит? – с неподдельным интересом осведомился Бруно, когда чародей осел наземь, скорчившись на коленях и спрятав лицо в ладонях. – Даже Писание не беспредельно, хотя, конечно, тягомотина еще та…
– Circumdederunt me aquae usque ad animam [213] …
– Да заткнешься ж ты, наконец? – раздраженно выцедил Курт, толкнув его ногой в спину, и чародей запрокинулся в жидкий прах под коленями, продолжая бормотать что-то сквозь прижатые к лицу ладони. – Вот пока еще живое доказательство того, что мы – правы, ограждая знание от посягательств на него всевозможных скудоумных любомудров.
213
Объяли меня воды до души моей (лат.), Ион., 2:6.
– И вот чего в итоге добиваемся, – покривился Бруно и зажмурился, с удовольствием подставляя лицо холодному дождю. – Нет, я знаю, что надо делать. Нельзя запрещать самостоятельное изучение Ветхого Завета; это надо поощрять, это изучение надо сделать непременным. Для всех. Принудительно. К первому Причастию не допускать без сданного экзамена – со всеми прелестями вроде названий, имен и дат. Вот тогда – уж точно никто даже не посмотрит в его сторону по доброй воле…
Подопечный продолжал говорить, но Курт его не слушал; или, точнее, не слышал. На мгновение он забыл даже о льющемся за шиворот дожде, принятом как благодатное избавление после пламени, но уже начинающем леденить тело, забыл о скорчившемся у своих ног чародее, все еще бормочущем какие-то жалобы и воззвания; на миг он забыл о себе самом, когда в затылок словно толкнула невидимая рука, призывая обернуться на оставшиеся за спиною распахнутые двери церкви. Этот неслышимый оклик не походил на то неприятное зябкое чувство, что возникало, когда спина неведомым инстинктом чуяла взгляд противника, но желание посмотреть назад было столь же неотвязным, столь же необходимым, казалось, что – необходимым жизненно…
Курт обернулся медленно, заранее смеясь над собою самим за детскую мнительность, и оцепенел, не шевелясь, не умея проговорить ни слова и даже не дыша.
У алтаря спиной к выходу замер человек в священническом облачении, и не надо было оставить за плечами десять лет академии и годы следовательских курсов, чтобы узнать его с первого же взгляда, признать тотчас же и без оговорок самое невероятное и невозможное – отец Юрген, чье мертвое тело должно было лежать у подножия Распятия, в эту самую минуту стоял перед алтарем, и до слуха, кажется, даже донеслось едва различимое «Introibo ad altare Dei» [214] …
214
«Приступлю к престолу Божию» (лат.). Одна из так называемых «молитв ступеней», которые священник (прежде, чем приступить к мессе) прочитывал, стоя на некотором расстоянии от алтаря, у его ступеней.