Пастыри чудовищ. Книга 2
Шрифт:
– Света больше нам с гостем, Нирв… в честь папки назвал, вот… А тебя я узнал. Узнал… ты к нам от Корпуса тогда приходил, как же тебя… эх, нет, никак! Вот всех не помню, тебя помню – караван ещё вместе вести должны были… да! Точно! Тебя ж со всеми повязали, когда какая-то падла…
Язык у Сэйми заплетается, и он запамятовал имена ещё пары-тройки подельников, путается в датах, часто повторяет одно и то же. Зато с упоением и ненавистью говорит о падле, которая всех сдала: «Пошел бы… ножиком по горлу… нет, сначала Печать
На месте Печати у Сэйми – косой лиловый шрам: то ли развлекались «скаты» на Рифах, то ли кто из заключённых. Снежинка на ладони – такая же, как у меня – кажется рассечённой надвое. Расколотой.
– Да как тебя зовут-то, а? А правду говорят, что ты сбежал с Рифов? Слухи ходили, помню. А как ты сбежал-то?
– Да вот… год тренировался задерживать дыхание, потом проплыл под «костемолкой»…
Привычная шуточка встаёт поперёк горла и отдаётся оскоминой. Сэйми крутит головой, бормочет что-то одобрительное – мол, жаль, не сидели вместе, а то бы… может, вместе бы тогда…
И приходится делать ещё глоток, чтобы заглушить то, что это у варгов бывает – вместе. А у рифских крыс бывает – порознь. Потому что не всем удаётся сигануть с корабля вовремя.
– Чего, из замка? Да, приходили из замка. Только я уж не помню, кто там… хотя рожа тоже знакомая, вроде…
Кто-то из знакомых того же Нирва? Или торговцы по старым связям вышли? По всему видать, компания в замке собралась непростая. Пожалуй, пора возвращаться в питомник. Хватит, нахлебался прошлого, подробнее можно и потом поглядеть.
– Искали проводника, ага. Ну, я уже давно не вожу… А у тебя с этим делом как?
– С каким делом?
– Ну, по Кошачьим ходам. Папка тебя учил… помню, учил, – Сэймон ухмылялся над загаженной кружкой хитровато. – Я потому и запомнил, что он в пример тебя ставил. Говорил – во как схватываешь. Я ж с ним по тоннелям с семи лет, а ты у нас сколько был… три?
Четыре года – если по времени от первого прибытия до ареста. С перерывами на отъезды – то к семье, то по другим делам. Словом, наездами.
– Папаша говорил, что ты уж куда круче меня. Скоро, говорил, сможешь и его подменять, а я радовался тогда ещё… думал, уеду… так ты ж наниматься приехал? Да?
По спине прошёл холодок – противный, скользкий. Будто встопорщилась мокрая шерсть.
– Ходы повзрывали, – твердил Сэйми и подтаскивал к себе третью бутылку, а наливал из второй. – Ходы повзрывали, так что поразведать бы, где там входы. Тут пару-тройку знаю… знал… я бы тебе сказал, да. А что этим, из замка надо? Говорили – товар непростой… что-то не помню я…
Когда я встал – он вряд ли это заметил. Был слишком увлечён компанией бутылок и бессвязными воспоминаниями. В основном о караванах, подземных знаках и отце.
Ребёнок в дальней комнате надрывался пуще прежнего.
– Наслушались? Что, славно выпили, а?
Теперь я узнал в ней знакомые черты – за постаревшим
Мы с Нирвом собираемся на переговоры, Сэйми машет рукой: «Ну… я… того…» – выскакивает из дома навстречу к тоненькой девочке с кокетливыми локончиками из-под шляпки…
Кошелёк лёг в руку сам. Слишком лёгкий, нечувствительный – и странно, что ладонь женщины дрогнула и прогнулась.
– Вы чего?
– Отдаю долг, – получилось слишком высоко и сипло. – Брал у его отца… давно.
Она медленно открыла кошелёк – засветив костлявую ладонь с печатью Воды. Прачка – у них от частой работы и перенапряжения магии такие ладони и будто стертая Печать.
Недоверчиво посмотрела в кошелёк – с таким видом, будто золото видит впервые.
– Тут же, – приглушила шепот, чтобы муж не слышал, – золотниц двадцать.
– Я… взял не всё сегодня. С собой. Я остальное потом…
– Честный, тоже, – хмыкнула женщина. Прищурилась, вгляделась получше. – Ты не друг старому Нирву. Я тебя помню, говорили, ты его родич. Дальний, из Вольной Тильвии. Ты к Нирву ходил ещё… с этим рыжим, который к мужу приходил недавно.
Поперёк груди легли обручи – словно чьи-то чересчур жёсткие объятия.
– Что?
– Эти… из замка, – жена Сэймона пожала плечами. – Мужа расспрашивали, хотя какой с него толк в тоннелях… Четверо приходили, а этот рыжий у них был за главного. Повыше тебя, с бородой. Шрам поперёк брови – не помнишь, что ли?
– Помню…
«Бате не скажем, – заявил он, залепляя рассечённую бровь подорожником. – Слышь, Лайли, а ты не знаешь, как сделать так, чтобы шрам остался? Чтобы зелья-целилки не взяли? Мож, рану какой дрянью надо помазать, ты как считаешь?»
«Да на кой тебе шрам?» – сплюнул я – и он ухмыльнулся во всю белозубую улыбку. Ничуть не стесняясь щербинки в зубах.
«Потому что я с ним буду выглядеть круче».
Внутренний голос твердил, что не может быть. Я шёл (куда там, нёсся!) к окраине города, грязь брызгала из-под ботинок весёлыми фонтанчиками, и крыса пораженно попискивала где-то в районе печёнки. А внутренний голос твердил, что не может быть – здесь и сейчас.
Через столько лет.
Его не было на суде, и среди осуждённых ходили слухи – один невероятнее другого. Что дядька Текр выкрал сына. Что убит при задержании. Что его будут судить особым порядком. Или что его отмазали откуда-то сверху – те высокие чины, имен которых я не знал – Большие Шишки. На Рифах я утешался только тем, что его здесь нет, что может быть – его нет среди нас именно потому, что это его имя было единственным, которое я не назвал.