Пастыри чудовищ. Книга 2
Шрифт:
– Я м-мешаю, да? Из-звини, да? Просто… ну… со мной не иг-грают. А ты… г-г-грустный.
Шерстяные варежки жуткой расцветки греют ладони. Пахнут свежим хлебом и немного – имбирём. И тухлый дух поместья Венейгов растворяется в этом запахе.
– День сегодня такой. Чтобы остановиться и подумать. И вспомнить… всякое не самое лучшее.
– И от-тпустить, – уточняет малой. – Э-это не страшно. Скоро же уже… це-це-церемония П-провожания. К-корабли уплывут, а с ними всё злое, что было. У меня корабль, знаешь какой? Во такой, с батей делали!
Надо же, заикаться перестал. Обрадовался, что с ним заговорили.
– На что такой большой корабль? Год не задался?
Ужатая вширь версия Морковки кивает: о-о-о, не задался. За младшей сестрой не уследил, чуть в лес не ушлёпала, из школы прихрамовой сколько раз сбегал, да пять медниц у отца стащил, да бабка померла, да чуть батину мастерскую не пожёг…
– …забот – как в Хороводный год, вот! – и лучится рыжиной. – А у тебя корабль большой?
Где-то в порту Крайтоса стоят два торговых судна и два рыбацких – наследство Драккантов. Если не сгнили и не разбились за годы. Взять бы всю эту флотилию – может, хватило бы на поганый список внутри.
– Нету корабля? – удивляется малец. – А как ты… церемонию…
Я перестала блюсти церемонию с побега из Венейге-касла. В питомнике тоже не срослось. Может, я просто не верю, что можно отпустить по воде всю накопленную за год дрянь. А совать в реку кораблики за просто так, ради обычая – не вижу смысла.
Пацан роется в кармане, бормочет: «Ща, вот… точно, тут». Вытаскивает кораблик – мелкий, в половину моей ладони. Но хорошо вырезанный, и даже с парусом – голубым лоскутом.
– Это я сам, без бати. Хозяйке Вод думал… Д-держи, да? Он не оч-чень ровный п-просто… Ну, ты в-возьми. Чтобы… ну… чтобы плохое ушло.
В мокрой красноватой ладони лежит деревянный кораблик. А в храме позади меня больше не поют и рыдания поутихли. Там всё кончилось, и скоро подоспеет Морковка…
И ещё я знаю теперь, что делать.
– В-возьми, да? Это… от сердца.
Сгребаю с детской ладони кораблик. Попутно замечаю, что у пацана на руке – Знак Мечника. Вот и отлично.
– Держи, – протягиваю ему один из своих метательных. Дымчатая даматская сталь, отличная балансировка, и всё равно мне больше нечего подарить. – Если спросят, откуда взял – скажешь, что получил от Странницы на Перекрёстки.
– От С-с-с-с-с…
– Ш-ш-ш-ш! – хмурю брови, подпускаю таинственности. – Теперь иди к своим и не оборачивайся!
Моргает, разворачивается, припускает во всю прыть. Может, и не обернётся, но подстраховаться надо. Перебрасываю ноги через ограду, спрыгиваю внутрь, пригибаюсь. Накидываю маск-плащ.
Мне будто снова двенадцать. И я охочусь на Морковку в заснеженном саду. Вот, кстати, и добыча – Его Светлость выскакивает из храма раньше всех. Крутит головой, ищет меня.
Выпрыгиваю из кустов и уволакиваю Яниста в обход здания.
– Молчи! Нас не должны видеть, ясно?
Дар доносит обрывки
– Мелони, я, конечно… отчасти понимаю твоё состояние и нежелание общаться с роднёй. Но маск-плащ – это как-то уже чересчур, тебе не кажется?!
– А, что? – волоку его между кустами и под прикрытием храма перелезаю через ограду. – Это не поэтому. Просто я сегодня Странница.
Морковка даже начинает заикаться. Как деревенский пацан.
– С-с-с-с-транница? В смысле… Перекрестница? То есть, Кратейя?! Мелони, а… ты хорошо себя чувствуешь? Ничего не болит, или…
Тропа сразу же за храмом ныряет в рощу, так что нас не увидят. Скидываю с плеч маск-плащ.
– Я хорошо себя чувствую.
Словно не плащ – пару альфинов с плеч скинула. Под ногами – лёгкий снежок на кромке льда. Разбегаюсь и чуток по льду проезжаю. Перед глазами мелькает оранжевое с зелёным. Варежки, от которых тепло рукам.
Янист сейчас перестанет давиться и ляпнет что-нибудь. Надо успеть первой.
– Что теперь будешь делать? Я выполнила последнюю просьбу тётки. Проводила её в Бездонь. Получается, что у тебя теперь нет резонов оставаться в питомнике.
Друг детства косится на меня и тоже проезжает немного по ледку. Сдвигает тёплый капюшон назад, открывает рыжие вихры.
– Всего лишь от одного слова.
– Только не начинай, насчёт женитьбы, Рода Драккантов и прочей этой дряни.
– Не начну.
На рябинах качаются прощальники. С ярко-малиновыми сердцами во всё пузо. Разбрасывают ягоды и купаются в снегу. Под громкое: «О-яй! О-яй! О-о-ощай!»
– Знаешь, за это время… я многое увидел и понял. О питомнике и тех, кто в нём. О том, чем вы занимаетесь. О том, что ты нашла здесь. И я понимаю, почему ты хочешь быть в этом месте – вы делаете благородное и нужное дело… но ты уверена, что хочешь всегда делать это таким способом?
Это он к тому, что я ошиваюсь в питомнике как рядовой Следопыт, а иногда беру работу вольерных. Мотаюсь по вызовам, общаюсь с мразями вроде Нэйша, зашиваю гнойные раны и получаю укусы. Хотя могла бы…
– …принять Права, помочь Грызи деньгами и спасти куда больше зверей. Ты про это? Быть Великой Устроительницей Приютов или типа того. Может, лет через шестьдесят. Когда колени будут плохо гнуться. Впаду в маразм и приму Права. И завещаю все деньги на нужное дело. Как тебе, а?
«Проща-а-ай! Проща-а-а-ай!» – голосят прощальники над рябиной. И игриво кидаются в нас ягодами. Отмахиваюсь и говорю почти весело:
– Понимаешь, это просто не моё. Наверное, я могла бы кучу всего переделать. Что-то там исправить, принести пользу, сидя в поместье и ворочая денежками. Только это была бы не я. Я выбрала быть в питомнике не потому, что тут нужное дело делают. Выбрала то, что мне нравится. То, где я могу быть счастлива.
Морковка напряжённо и как-то тускло улыбается.