Пастыри чудовищ. Книга 2
Шрифт:
– Будто я не знаю, что для тебя лишний шаг – опасность!
– Это всё-таки пьяный яприль, Мелони, – с издевательски серьезным видом сообщает Нэйш. – Кто знает, что случится, если он окончательно выйдет из-под контроля. Кстати, какие у вас варианты его поимки?
– Варианты? – кипит Пухлик. – Черти водные, ты что – думаешь, у нас их несколько? Ну, конечно, это же моё хобби – протрезвлять чёртову свинину, которая квасит, как мой дядька Трэйдон по праздникам…
Позади слышатся звуки допивания недопитого и дожирания недожранного. Отодвигаются стулья,
Мясник только что не светится от самодовольства.
– Спокойнее, Лайл. Насколько я понял – бесполезно его протрезвлять, пока в окрестностях полно вина. Именно потому, что он слишком уж полюбил…
– …заливать за воротник, ага.
– У них есть воротник? – в ужасе спрашивает Липучка. – Мел?! У них что, есть воротник?!
– Сейчас и у тебя не будет.
– Деточки, деточки, – Пухлик поднимает мясистые ладони. – Никто никого не убивает, ладно? Во всяком случае, до той минуты, как мы не обратим к благу трезвости местного почитателя винных традиций. Да, свиночке понравилось расслабляться. К сожалению, теперь она ещё и знает, где найти настоящее винишко. С учетом нападения на давилку – рано или поздно она и в поместье Вельекта заявится. Где и нанесёт непоправимый урон алкогольной торговле в стране.
Всё бы ему шуточки дурацкие.
– Его ранить могут, – подаю я голос. – Вельект разошелся… если решит нанять еще каких южан-охотников – могут задеть.
– Понятно, – говорит Нэйш. Без нажима, но с нехорошим блеском в глазах.
Раненый яприль – это бешенство. Бешенство яприля – это снесенные деревья, разбитые дома, затоптанные люди.
И устранение.
– Снотворное на него не действует, отрезвляющее действует, но…
– Недолго, – хмыкает Пухлик. – И всё равно трюк повторить не удастся. У Аманды запасы вышли, новое ей варить дней пять, в округе нигде не достанем такого количества.
– Не в том дело, – обрубаю. – У яприлей тонкий нюх. Если ему не понравилось отрезвляющее – он на него и не купится.
– Боженьки, ну вот точно мой двоюродный дедушка Серлин – раз попробовал и потом ни в какую…
Липучка занимается тем, что пытается приманить хозяина. И изображает бутылку.
Хозяин из-за стойки тоскливо мотает головой и косится на нас.
– Усиленное снотворное из некрозелий?
– А ты знаешь, как эта дрянь на него подействует?
Некрозелья – сложные составы. На крови, с добавлением мертвой плоти. Опасная штука, такое в последнюю очередь нужно использовать, если животное вне себя.
Мясник зависает над своим блокнотиком. Пухлик бормочет:
– Ну да, куча зелий тоже идет с пометкой «не принимать с выпивкой»… В принципе, мы могли бы его накачать этой дрянью, – Ворошит в миске рыбную бурду. – Хотя не знаю, как там было бы с выживаемостью.
Минут двадцать пытаемся к чему-нибудь да прийти. В дурном вопросе «Как вырубить здоровенного яприля-пьянчужку». Результаты – чуть больше, чем ни шнырка.
– Сдаюсь, – разводит руками
– Или ухлопать дурацкими шуточками, – бормочу я.
– Или всадить нож ему в спину, когда он отвернется, – сладко улыбается Мясник.
– А поможет? – оживляется Пухлик.
– Нет, но могу подсказать более полезные направления удара.
Я их обоих грохну в конце концов. Похоже, придется дождаться, пока Грызи разгребется в Энкере.
Липучка бросает попытки изобразить жажду в пантомиме и разворачивается на стуле к нам.
– Постойте… постойте… кажется, меня осенило! Почему не вообразить, что яприль – это человек? Просто пьяный человек…
– В двадцать пудов весом, – подсказывает Гроски, опершись щекой на ладонь. – С рылом, изумрудной шерстью и четкой установкой «Крушить!» – когда поранится.
– Ограниченность, – тычет в него пальцем Лортен, – ограниченность разума – это порок! Ничто не преграда для метафоры! Ни пуды, ни рыла… ни шерсть. Важно внутреннее родство! Все пьяницы – родственные души. Между прочим, из поэмы… хотя, может, это и мой афоризм, в любом случае, стоит записать. Так вот, если мы проведём аналогию между человеком и яприлем – мы поймем, как яприля можно излечить от пьянства!
– Ну, мы можем подождать, пока он отчается, – бормочет Пухлик, зевая. – Начнет занимать у всякой швали, пустится в азартные игры, окончательно опустится и, глядя на слёзы своей жены, задумается о своей непутёвой жизни. Или мы можем найти хорошенькую яприлиху, которая его полюбит и вызволит со дна свинообщества.
– В общем, представим, что это – яприль, а яприль – человек, – не сдается Лортен, тыкая в миску с мерзкой бурдой.
– Он мне глубоко антипатичен, – выдает Гроски.
– Верно! Потому что он пьёт. Он пьёт, а после того, как выпьет – он делает что?
– Ищет грязных утех? – предполагает Пухлик.
– Идёт вразнос, – говорю я.
Нэйш молчит и смотрит. Кажись, он уже на нас новый каталог в голове составил.
– Вразнос! – буйно радуется Бабник. – А нам нужно что? Чтобы он спал.
Вываливает бурду в миску Пухлика. И переворачивает свою.
– Но с другой стороны – почему же он тогда не спит?
– Потому что душа просит компании? – предполагает Гроски.
Тут я на него цыкаю. Потому что за всей этой мутью начинаю различать – вот странно-то – мысль.
– Он спит. Когда мы к давилке прибежали… он почти уснул. Там, в погребе Вельекта. Просто потом перепугался, вскочил, ну и протрезвел наполовину, видимо. Значит, его всё-таки вырубает от алкоголя. Просто в случае с отходами из жмыха – градус ниже. Да и не съест он столько. Вот он и веселится, пока его не сморит.
– То есть, он вроде как в подпитии? – переспрашивает Пухлик. – Весёлый пьянчужка, который лезет, к кому ни попадя, потому что у него в кармане было только три медницы, и хватило только на одну бутылку?