Пасьянс на красной масти
Шрифт:
Торчилина захохотала. Калюжный опасливо покосился на Лисецкого.
— Холодно здесь жить-то. — Он зябко повел жирными плечами.
— Привыкнешь! — бросил губернатор без всякого сочувствия.
Между тем, мы уже вошли внутрь. В коровнике и впрямь было довольно прохладно. Не теплее, чем в номерах нашего отеля. И так же светло.
— Здесь такой климат, специальный, — объяснял Хенрих. — Он поддерживается круглосуточно.
Тучные, сытые коровы, пестрого, черно-белого окраса, располагались в два ряда вдоль стен за деревянными перегородками и без любопытства
— Стойла-то, гляди, какие просторные! — восхитился губернатор. — Станки метра три на четыре, не меньше! А наших, как втиснут в станок, они только лежат и жуют!
Плохиш толкнул меня в бок.
— Андрюх, — пробормотал он, не сводя с коров глаз, в которых мелькал ужас. — Меня, в натуре, глючит, что ли? Они, кажись, без рогов? Кто ж им рога обломал?
Рогов у коров действительно не было. Я спросил об этом Хенриха.
— Им прижигают рога, — перевел Хенрих ответ голландцев. — Когда они еще маленькие. Телята. Жидким азотом. Чтобы потом не задевали рогами. Меньше им вреда.
— Во-во! — оживилась Торчилина. — Надо нашим мужикам в администрации тоже самое проделать!
— Мужу прижги! — мрачно посоветовал Калюжный. Реплики губернатора его явно задевали, но возражать Лисецкому он не осмеливался и старался срываться на других.
— Хенрих, а это что за космический аппарат? — окликнул голландца Игорь Назаров. Он стоял в другом конце коровника возле приспособления, представлявшего собой усеченный конус, перевернутый острой головкой вниз.
— Это — кормораздатчик! — неожиданно подал голос Храповицкий. Все уставились на него, пораженные его осведомленностью.
— Они его к тракторам цепляют, он сам корм сгребает и смешивает, — авторитетно продолжал Храповицкий, словно не замечая всеобщего изумления. — Кстати, заметили, что чанов тут нет? Они скотину кормят прямо с пола. Так потом убирать легче.
— Ну, ты даешь! — только и смог выдохнуть губернатор. Все остальные подавленно молчали. Храповицкий не Удержался и бросил торжествующий взгляд на Гозданкера. Тот отвернулся.
По плану нам предстояло стать свидетелями процесса доения. Скотники, тоже в халатах и бахилах, согнали коров в соседний зал, представлявший собой яму, примерно на метр ниже пола, размерами с плавательный бассейн. Коровы, блестя лоснящимися округлыми боками, со сдержанным мычанием, сами встали елочкой к станкам. Помахивая хвостами, они терпеливо дождались, пока опрятные крупные голландки в чепчиках, толстые и неторопливые, как подведомственные им животные, спустятся по лестнице вниз и присоединят к вымени аппараты.
— Поздновато доят, — критически заметил Калюжный. — У нас в шесть уже начинают!
— Здесь это не очень зависит, — сказал Хенрих. — Такая технология. Можно немножко задержать. Для гостей. У вас, наверное, тоже можно?
— Можно-то можно! — отозвалась Торчилина. — Только за три
И она мстительно посмотрела на Калюжного. Тот насупился. Несмотря на то что ночь они провели за совместной попойкой, в присутствии губернатора они вновь превращались в чиновников, и дружба между ними заканчивалась.
Из динамиков полилась негромкая классическая музыка.
— Это что? — переполошился Калюжный.
— Моцарт, дубина! — важно ответил губернатор. — Вот дурак необразованный.
Голландцы, услышав его слова, что-то зашептали Хенриху.
— Это не совсем Моцарт, — не без смущения объяснил Хенрих. — Это Вивальди. Моцарт для них есть слишком агрессивный.
— Ах, да, — с досадой спохватился губернатор. — Знаю. Времена года. А порода у них какая? — быстро спросил он, переводя разговор.
— Голштино-фризская! — ответил Хенрих без запинки. — Мы после этого еще и симментальских будем наблюдать. Которые для мяса.
Лисецкий посмотрел на него с уважением.
— А как здесь с надоями?
— В среднем двенадцать тысяч литров молока в год, — выпалил Хенрих, радуясь, как примерный ученик, готовый к каверзным вопросам учителя.
— А у тебя больше двух с половиной тысяч литров не дают! — неприязненно заметил губернатор Калюжному.
— Да если наших бестужевских подкормить, они и больше дадут! — обиженно возразил тот.
— А ты сам жри меньше! — оборвал его губернатор. — Глядишь, и коровам больше достанется. А то уже на свиноматку похож!
Торчилина залилась радостным смехом. Калюжный засопел и отошел в сторону.
Когда доение окончилось, нас проводили в родильное отделение, пояснив, что обычно сюда не пускают посторонних, но для нас сделали исключение. Новорожденные телята здесь размещались в специальных домиках, приподнятых над полом, так, что подламывающиеся ножки телят приходились на уровень пояса стоящего рядом человека, а голова была вровень с нашей. Телята забавно таращились на нас и испуганно пятились.
— Какие смешные! — умилилась Торчилина.
— Они рождаются круглый год, — переводил Хенрих. — Не зависит от сезона.
— А ты только летом телишься, — опять насел на Калюжного губернатор. — Вот и сидим из-за тебя весной без молока. Тебя же, когда ты в отеле, доить нельзя! — Он глянул на Калюжного с таким презрением, словно запрет доить беременного начальника сельхоздепартамента было личным и необоснованным капризом Калюжного. — Нет, надо тебя и впрямь здесь оставить! Скажи только, кто тебя возьмет?!
— Небось, возьмут! — мрачно огрызнулся Калюжный. — Специалисты везде нужны.
— Да кому ты нужен, беспородный-то! — Губернатор развеселился. — Правильно говорю, Ефим?
Он впервые за день обращался к Гозданкеру. Тот пробурчал в ответ что-то нечленораздельное. По вполне понятным причинам, он не разделял губернаторского восторга от увиденного.
Когда мы выбрались из коровника и садились в автобус, губернатор обернулся к Хенриху.
— И почем, значит, они будут? — небрежно осведомился он.