Пасынки Луны. Часть 2
Шрифт:
– Почему? Идет за мной, – откликнулся Тоётоми, оборачиваясь на ходу. – Шла, – нахмурился он, не обнаружив за спиной Змаевич. – Мы хотели шагнуть вместе, однако вход слишком тесный… Но она держалась за книгу!
– Значит, будет жить, – пожала плечами Воронцова.
– Оши тоже не пропустили! – сообщила тут нам Муравьева. – На входе ее от меня как отрезало!
– «Впредь ни дух, ни человек не переступят сего порога…» – пробормотал я себе под нос строку из книги.
Между тем японец судорожно толкнулся рукой в стену, из которой только что вышел – его пальцы уперлись в непреодолимую
– Все, кто должен был войти – вошли, – заявил я, еще раз перечитав запись в «Ди Сы». А под той уже появилась еще одна. – Мне сказано войти в круг и взять кинжал, – зачем-то поделился я прочитанным со спутниками.
– А мне – встать у кончика луча звезды! – с энтузиазмом сообщила моя сестренка.
– Мне тоже, – в свой черед поведала «длинноножка».
– Логично: один в центре, пятеро вокруг, – понимающе кивнула Воронцова. – Мы будем играть роль этаких живых Слепков, активирующих духоловку, а чухонец окажется внутри – и заколет кинжалом центавруса, когда тот попадется в ловушку.
– Звучит стройно, – кивнула Муравьева.
– Тогда приступим? – предложила мелкая, решительно направляясь к ближайшему лучу звезды. – Чур я тут!
– Погоди, я первый, иначе потом не попаду в круг! – притормозил я ее.
– Круг замкнется, только когда займем свои места все мы пятеро, – заметила молодая графиня.
– И все же лучше сначала я… – ноги уже несли меня в центр зала. – Готово! – вступив в круг, я, как мне и было велено книгой, свободной рукой поднял с пола кинжал. Клинок был почти невесом, холодная рукоять легла в мою ладонь, словно влитая.
– Теперь я! – Юлька разве что не вприпрыжку подбежала к «своему» лучу.
Послышался звук, напоминавший удар гонга, и в следующий миг мелкая оказалась заключена в прозрачный стеклянный куб. Я машинально дернулся к сестренке.
– Спокуха, братец, – остановил меня чуть приглушенный, но вполне различимый голос мелкой. – Если верить книге, все идет по плану!.. Только я что-то вас не слышу… – слегка нахмурилась она.
– Не слышишь? – переспросил я. – Я тебя отлично слышу! Ну, то есть не то чтобы прям отлично…
– Что? – озабоченно наморщила лоб девочка. – А, ладно, не напрягайся! – махнула она рукой. – В тишине даже прикольно!
– Ну что, значит, по местам? – Милана направилась к следующему свободному углу пентаграммы.
Ее примеру последовала Машка, но вдруг остановилась в задумчивости на полушаге.
– Если нас сейчас отгородит, может, скажем что-нибудь друг другу на прощанье? – вскинула она голову. – Дальше, как я понимаю, только Смерть…
– Эй, если вы там меня слышите – знайте: я вас всех люблю! – словно угадала идею Муравьевой Юлька. – Даже тебя, занудный братец! Зарежь этого духова кентавра! А потом еще пни как следует ногой – от моего имени!
– Хорошо… – к моему горлу вдруг подкатил ком, и даже не будь сестренка отделена от меня стеклом своего куба, едва ли мой тихий ответ достиг бы ее ушей. И тем не менее мелкая кивнула: поняла, мол.
– Вот примерно что-то такое хотела сказать и я, – улыбнулась нам «длинноножка».
Затем она шагнула к Каратовой, девушки обнялись и расцеловались. От моей подруги Машка перешла к Милане, затем к Ясухару. Лобзание,
Обойдя таким образом всех, Машка встала на конец луча звезды – и под новый удар гонга разделила судьбу моей сестренки-первопроходца.
– Подожди, я же еще своего слова не сказала! – с упреком бросила ей молодая графиня.
Муравьева, как видно, поняла – но смогла лишь развести руками: что уж, мол, теперь.
– Можно сначала я? – поднял тут руку Тоётоми. – Я должен кое в чем признаться…
– На самом деле ты – Четвертый Центаврус? – попытался неуклюже пошутить я.
– На самом деле я – соучастник детоубийства, – выдохнул Ясухару. – Пусть и невольный – что сие меняет? Я до последнего не верил, но Оши по моей просьбе сходила и подтвердила: у спрыгнувшего со стены фон Функа –вахмистра, что стрелял в княжну Багратиони – в посмертной ауре остались следы приема моих благовоний. Они – сии благовония, а не следы, понятно – делают человека чрезвычайно внушаемым. А изготовил я их для Светлейшего князя Всеволода! Тот сказал, что не доверяет староладожской черни и хочет подстраховаться. Но на впавших в немощь магов сей аромат тоже действует…
– Так я и знала! – воскликнула Воронцова. – Вот же гад!.. Романов – не ты, самурай, – поспешно уточнила она для печального Тоётоми.
– Я тоже виноват – что доверился подлецу, – ответил Ясухару, после чего чинно, в японской манере, поклонился Милане, Светке, Юльке, Машке и мне.
– Что до меня, то каяться ни в чем не стану, – взяла наконец слово молодая графиня. – Просто скажу: будь у меня выбор, в какой компании встретить смерть, лучших товарищей себе я бы не пожелала. Хотя, конечно, предпочла бы повременить еще лет пятьдесят, но что есть – то есть. Всем спасибо – и увидимся в Пустоте!
– Увидимся в Пустоте! – Каратова, похоже, решила быть краткой. Кивнув всем стальным, она медленно подошла ко мне. – Все же мой поцелуй у тебя будет последним! – прошептала, то ли намекая на вольность, допущенную недавно Муравьевой, то ли просто подводя некий итог.
Когда через минуту (или через три? или через тридцать три?) Светкины губы оторвались от моих, Воронцова и Тоётоми уже находились внутри своих стеклянных кубов – должно быть, деликатно решив дать нам с Каратовой иллюзию уединения. Странно, гонга я не расслышал…
– Прости, что втянул во все это… – тихо проговорил я.
– Прости, что не смогу в решающий момент стоять рядом и держать щит, как обещала… – выдавила улыбку Светка, но из уголка ее небесно-голубого глаза выкатилась и сбежала вниз по щеке одинокая блестящая капелька.
– Мы будем рядом, – возразил я. – И ты будешь держать больше, чем просто щит!
– Значит, все в порядке! – еще одна слезинка скатилась вниз по ее лицу. – Ну, я пошла…
Глядя мне в глаза, спиной вперед Каратова отступила к последнему еще не занятому углу пентаграммы. Прозвучал гонг, и стеклянные стены окружили девушку, отрезая от меня и от мира.