"Пасынки шторма" Часть первая
Шрифт:
– Да… В ближнем поясе ему будут попадаться уже крупные камешки… - задумчиво произнес человек и вздрогнул.
– Что?! Астероидный пояс?! Уже?!
Вместо ответа вокруг шара возникла ярко-зеленая прицельная рамка.
Она мигнула и рядом с ней высветились слова и цифры. Прогноз говорил о трехстах восьмидесяти днях.
– Чуть меньше года, - с невольной дрожью в голосе произнес человек.
– Мое пророчество оказалось точным.
Он смотрел на шар, и глаза его полнились чем-то мутным и жестоким, как наполняются водой
– Как я желал ошибиться!
– яростно шептал он, склоняясь все ближе к поверхности пластины.
– Как я надеялся, что увидел будущее неправильно! Но нет!
С исступленным криком он ударил крепко сжатыми пальцами экран. Ладони пробили тонкую пленку и погрузились в ледяную пустоту космоса. Руки вытянулись на тысячи километров в холодной тьме. Кончиками пальцев он попытался уцепиться за темно-серый шар. Но Враг увертывался, ускользал, обжигая нестерпимой болью! И тогда Господин обхватил шар ладонями и сжал изо всех сил. На миг ему почудилось, что тот подается, сминается и плющится.
Дикая, яростная боль!
Холодная вспышка, - и беззвучный взрыв отбросил его от темного экрана. Человек далеко отлетел от черного столба, и упал, ударившись спиной о стену пещеры. Руки нестерпимо жгло.
– Безумец!
– оглушительно шипел, - почти ревел!
– над ним голос.
– Ты чуть не уничтожил себя! Меня! И мои последние сенсоры!
Голос бесновался долго, постепенно затихая и становясь тем шипением и шуршанием, которое было для него привычным. Человек же слабо копошился у стены, подавляя боль и пытаясь сесть. Наконец это ему удалось. И то, и другое.
Поверхность экрана перед ним трепетала, как вода озера под сильным ветром. Пузырясь, шипя и постепенно успокаиваясь. Минута - и темная плоскость разгладилась и заиграла бликами, отражая светильники на своде пещеры.
Человек сел у стены и осторожно уложил обожженные руки на колени.
– Забыл… Я не должен Творить и Изменять… - пробормотал он.
– Теперь я лишь Несущий Слово…
– Ты безумец! Менять!
– прошипел сверху голос.
– Бездна изменила тебя самого!
– Это не Бездна…
– А что же?!
– Тот, чье тело я ношу… Это он, такой юный и сильный… И я не всегда могу остановить его, - устало ответил человек.
Голос промолчал.
Темные пластины дернулись и поплыли к столбу. Внешне ни одна из них не пострадала от недавнего поступка гостя. Но можно было не сомневаться - не скоро еще хозяин пещеры доверит тому свои возможности.
Хотя… Он - Центурион, а враг еще жив.
Пластины прилипли к столбу, слились с ним в единое целое. Столб дрогнул и поплыл вниз. Через минуту он утонул в камне и стал лишь черным квадратом, плитой в центре зала.
Четверть часа в пещере было тихо. Каждому было о чем подумать.
– Может ты не заметил, - прошипел голос почти спокойно, -
– Придержал?
– Да. Приостановил. Теперь тот дьявол доберется досюда за триста восемьдесят семь дней.
– Все равно… так близко… - проговорил, запинаясь, Господин Лянми, - так скоро…
– Ты забыл, Несущий Слово, - бесплотный голос, казалось, невесело забавлялся удивлением Господина Лянми, - там, где ты был, время идет совсем не так, как здесь…
Человек качнул головой:
– Я не мог этого знать. Я первый раз появился в мире за все время после изгнания.
– А как же твоя Тень? Или Кошка, которая приходила в мир пять сотен лет назад?
– Не лезь в мои тайны, гэнсуй!
– взъярился вдруг Господин Лянми.
– Или ты не увидишь даже завтрашнего рассвета!
Шелестящий голос умолк. На некоторое время в пещере воцарилась тишина, прерываемая лишь дыханием человека.
– Я. Просил. Не. Называть. Меня. Так.
– В шелестящем голосе прорезались металлические нотки ледяной ярости. Той ярости, когда уже все равно, что будет после.
– Я стар и болен. Да! Я никчемная железка, которая пытается убедить себя, что все еще остается человеком! Да! Да! Но я не заслужил твоих насмешек!
Человек в темно-желтом кинну устало пожал плечами.
– Это не насмешка, Центурион. Это - предвидение…
– Что?!
– грохотнул голос, затем вновь сорвался на шепот. Но теперь в шепоте явственно чувствовались безумные нотки надежды.
– Что ты сказал? Повтори!
– Я сказал. Что тебе. Не вечно. Звать себя. Центурионом.
– Как? Как?! Я - один! Мой флот погиб!
– зло и яростно зашелестели змеи.
– Корабли… люди… расплавлены… сожжены… И я - лишь железный ящик в тюрьме гранитных стен! Сотни, тысячи лет…
Человек молчал.
– "Картахена" - самый быстрый корабль вселенной… "Петербург" - первый линкор, который мы построили здесь… "Гремящий Ихав"… "Карфаген" - гордость верфей Короны… "Веселый Пайк"… "Александр Великий" - его сделали по моему проекту… близнецы "Марсель" и "Иокогама"… - бормотал голос, а перед внутренним взором того, кому он принадлежал, проплывали величественные картины хищных и безумно красивых в своем совершенстве металлических колоссов.
Красота и совершенство. Мощь. Изумляющие красота и мощь.
И - гордость!
Да, он гордился ими! До судорог в руках, которых был давно лишен. До спазмов в горле, которое могло теперь только шипеть.
Он не помнил иного. Не хотел помнить их смятыми, оплавленными кусками металла. Он не желал вспоминать титанические вспышки огня, после которых по пространству растекались тяжелые, насыщенные металлом облака газа.
Он - не хотел. А значит - не помнил. У кристаллов и стали свои преимущества.
Как больно.
Человек в желтом молча стоял. Слушал.