Патологии
Шрифт:
– Уже едем, - говорит он.
– Чёрную метку ждали.
– А его-то куда несёт?
Никто не отвечает.
– Все готовы? Конь? Тельман? Сорок пять?
– спрашивает Язва.
Язва придумал Женьке Кизякову новое прозвище: «Кизя - сорок пять» или просто - «сорок пять», - за тот расстрел.
На улице стоят два подогнанных к школе «козелка». Вася Лебедев, чему-то ухмыляясь, смотрит на нас. Лезем к нему в вечно душную машину, Кизя, Астахов, я… Строгий, появляется Андрей Георгиевич, следом шагает раздраженный Куцый.
– Мы другого
– спрашивает он зло. По голосу Куцего слышно, что разговор начался раньше, ещё в здании.
Чёрная метка молчит, но не отстраненно, не презрительно - молчанием давая понять, что согласен с Семёнычем, но повлиять на сложившиеся обстоятельства никак не может и не хочет.
Вася Лебедев смотрит на Семёныча, выдерживает паузу, чтобы не заводить машину пока Куцый не выговорился. Куцый злобно плюет и отворачивается. Вася поворачивает ключ, мотор с ходу начинает урчать.
Куцый подходит к ещё не захлопнутой задней двери, со стороны Астахова, держащего между ног «муху»:
– Дима! Самое важное сразу определить, откуда идет стрельба. Даёшь туда первый выстрел, а там пацаны разберутся.
Дима молча и серьезно кивает своей большой лобастой головой.
Приспосабливаю автомат дулом в форточку. Настроение замечательное. Одна беда - Конь едет во второй машине, сейчас вылакают всё без меня.
В открытую фортку ласковыми рывками бьёт вечерний грозненский воздух. Я пытаюсь оглянуться, посмотреть в заднее окно «козелка» на следующую за нами машину. Почти с ужасом представляю себе, что увижу Коня хлебающего водку из горла и передающего пузырь по кругу. Ничего, естественно, не вижу.
Выхватываемые фарами, боками к дороге, стоят дома. Внутренностей у многих домов нет, будто кто-то выковырнул из их середины всю сердцевину, оставив сохлый, крошащийся скелет, с чёрными щелями меж поломанных рёбер. Я смотрю на дома и в душе моей мягко и тепло, как у разродившейся суки под животом.
На поворотах я, кренясь, касаюсь стекла лбом, открытым потому, что задрал черную свою шапочку на затылок. Я вообще чувствую себя расслабленно, не пытаюсь удержаться на поворотах, и посему покачиваюсь из стороны в сторону, будто я плюшевый медведь, усаженный на задние сиденья. Впрочем, даже в таком состоянии, я увидел неожиданно появившуюся в темноте белую «Копейку», без включенных габаритов, еле двигавшуюся по дороге.
Вася резко крутанул руль, раздался звук удара, скрежет. «Копейку» катнуло вперёд. Вася не сбавляя скорости выровнял нашу машину, и ещё поддал газку. Второй «козелок», выставив автоматы в сторону «Копейки» резво покатил вслед за нами.
Мы смеёмся, нам смешно.
В машине, идущей за нами, Язва включил рацию, чтобы сказать что-то, и я слышу, что там тоже все смеются.
– Нормально?
– неопределенно интересуется Язва.
– Душевно… - не менее неопределенно отвечает Вася.
И мы снова, все одновременно засмеялись, восемь человек посередине мрачного города, молодые безумные парни. Даже Чёрная
– Тише, тут блок-пост… - говорит он Васе негромко.
– Учтём, - отвечает Вася.
Напрягаю мышцы - то на бицепсах, то шейные. Неожиданно остро начинаю чувствовать собственные соски, касающиеся тельника. Ссутуливаю плечи, чтобы отстранить ткань от груди, избавиться от этих раздражающих касаний.
Аккуратно трогаю пальцами дверную ручку, - чтобы рука запомнила ее местонахождение, не спутала, не заблудилась в потемках, если понадобится резко открыть дверь.
Метров за тридцать до блок-поста, мы, прижавшись к обочине, встаём. Я, несказанно и непонятно отчего счастливый, выскакиваю на асфальт из машины.
– Эй! Свои!
– кричу я.
И расхлябанно двигаюсь к посту. Из проёма меж плит выходит офицер, недоверчиво глядя на меня.
– Машину ищем. Солдатики из заводской комендатуры уехали за водкой и не вернулись. Не видели?
– спрашиваю я, подавая ему руку.
Он отрицательно качает головой. Ладонь у него вялая, и - в темноте чувствую - грязная, в сохлом земляном налете.
Тихо подъезжают наши машины. Выходит, хлопнув дверью, Чёрная метка. Я ухожу - сейчас начальство повторит вопросы, только что заданные мной.
За вторым «козелком» уже толпятся пацаны, - Язва, Вася, Кизя-45, Тельман, Андрюха-Конь, Астахов…
– Опа!
– говорю я.
Астахов, вытирая губы, тут же вручает мне пузырь, из которого только что отпил сам, и, судя по его сразу покрасневшим и отяжелевшим глазам, отпил много. Я трясу бутылкой перед собой, зачем-то взбаламучивая содержимое, и, раскрыв рот, щедро заливаю вовнутрь отравы. Сладко бьёт под дых, сжимает мозг, я прикрываю глаза и рот рукавом. Кто-то бережно извлекает из моих пальцев бутылку.
– Дайте что-нибудь сожрать… - говорю я сипло и тут же вижу, что Андрюха-Конь держит на лапе вскрытую банку кильки.
Догадавшись, что есть надо пальцами, я щедро хватаю из банки несколько рыбок и, обливаясь соком, переправляю их в рот.
Кизя допивает водку, и, обнаружив, что рыбы в банке больше нет, выливает из банки себе в пасть остатки томатного соуса, видимо, уже смачно просоленного нашими пальцами.
– По коням, - говорит Язва, просто так, чтобы что-то сказать. Никто и не собирался тут оставаться.
Облизывая губы, и вытирая щетину, последние дни плавно превращающуюся в чёрную, раскудрявившуюся, почти чеченскую бороду, я с блаженной ласковостью разглядываю виды за окном.
Наверняка, на крышах некоторых домов, мимо которых мы сейчас проезжаем, сидят люди с автоматами, мечтающие кого-нибудь из нашего брата отправить в ад. Вот они, поди, удивляются, видя нас, несущихся по городу.
Быть может, они едят, перекусывают между пальбой, и, увидев нас, от неожиданности роняют шашлык на брюки, хватаются за стволы, но мы уже, дав газку, исчезаем из вида, только пустая бутыль, выброшенная из окна «козелка», гокается о придорожные камни.