Патроны чародея
Шрифт:
Ювал по случаю победного возвращения объявил с моего милостивого разрешения выходной день, даже праздничный, после чего все оделись в чистое и в главной людской устроили веселый пир.
Николетта счастливо повизгивала, настоящая женщина, тут же забыла о всех неприятностях и так радовалась, что снова дома, Фицрой поглядывал на меня хитро, рискну ли напомнить, что вообще-то она не совсем дома, но, конечно, где и с чего бы где-то нашелся такой сумасшедший, женщины везде дома, куда бы и к кому бы ни пришли.
В
Я не досмотрел, проснулся в холодном поту и с сильно стучащим сердцем.
Николетта проснулась, подгреблась ближе. Я не шевелился, и она, забросив на меня ногу и прижавшись щекой к предплечью, тут же сладко засопела, как щенок под боком у мамы.
Я заснул только под утро, а пробудился с мыслью, что, как только вернусь, нужно сразу же побывать у матери, и если все еще носит ту брошку, убедить, что такую безвкусицу лучше хранить в столе.
Еще два дня упорно упражнялся с пистолетом, создавая прямо в ладони и отсчитывая секунды до исчезновения, а на третий со двора донеслись громкие голоса. Мой обостренный слух вычленил хохот Фицроя, потом крикнул громко:
– Ювал, срочно вниз хозяина! Чем бы он ни занимался.
Заинтересованный Фицрой обычно сам все решает, я оставил на столе пистолет, все равно исчезнет через пятнадцать секунд, покинул кабинет, бодро пробежался по лестнице, а во двор начал было выходить степенно и важно, но махнул рукой и выскочил почти вприпрыжку.
Я – босс! Пусть не могу заставить всех подстраиваться под меня, да и не хочу, я же демократ, но как демократ и сам не хочу подстраиваться под вкусы и взгляды людей простых и недалеких.
Фицрой резво сбежал с площадки над воротами, веселый и хохочущий.
– Ты знаешь, кто приехал?
– Нет, – ответил я настороженно.
Он обернулся к стражникам у ворот.
– Не открывать, не открывать!.. Глерд Юджин выйдет сам. Он сейчас трезвый, у него получится…
Я рассерженно толкнул калитку и, пригнувшись, вышел наружу. В пяти шагах двое всадников: лорд Барклем и герольд, в руках герольда белый флаг.
Еще с десяток воинов Барклема, что явно мало для штурма, держатся на расстоянии сотни шагов внизу дороги.
Я выпрямился, кровь бросилась в голову, а пальцы зачесались, почти чувствуя рифленую рукоять пистолета.
Барклем, не двигаясь в седле, проговорил густым мрачным голосом:
– Глерд Юджин, я весьма сожалею о нашем столкновении. Сейчас я прибыл затем, чтобы заверить о прекращении попыток захватить леди Николетту… а также я не желаю вступать с вами в противостояние.
Я все еще боролся с желанием выхватить пистолет и всадить в него десяток пуль, но Барклем в самом деле крепкий орешек: со стен могли изрешетить арбалетными болтами еще до того, как я появился во дворе. Верит, что никто не пойдет на такую
– Хорошо, – ответил я коротко, – принимаю.
Он чуть наклонил голову.
– Всего хорошего, глерд.
Уже начал разворачивать коня, когда я вспомнил, что эта сволочь не изволила покинуть седло, он разговаривал свысока, как с простолюдином, и, вскипев, я сказал резко:
– Барклем!
Он обернулся, удивленный и встревоженный, что я не присовокупил ни «лорд», ни «глерд».
– Глерд?
– Я обещаю, – сказал я четко, – что не пойду захватывать и разрушать ваш замок!.. Однако вам лучше не попадаться мне на узкой дорожке. Я убивал и за много меньшее. Всего хорошего, лорд!
Блин, что я такой чувствительный, прямо тряхнуло от ярости, и всего лишь эта сволочь не слезла с коня. А не слезла потому, что вообще не привыкла ни перед кем слезать, все людишки ниже, все слабее, все вассальнее.
Он молча кивнул, повернул коня и пустил рысью прочь. Вид у него был таков, что и мне лучше не попадаться. Даже на широкой дороге, если у него будет явное преимущество.
Фицрой пролез через калитку, глаза его проследили за всадниками, что пропустили Барклема сквозь свои ряды, а потом развернулись и поехали следом.
– Ты ему веришь?
– С какой стати? – спросил я. – Он в самом деле боится. Никогда не боялся, но сейчас боится.
Он сказал с удовольствием:
– А мне было смотреть здорово. Чтобы напугать Барклема, одной отваги маловато.
– Он понял, – ответил я, – что умею переступать через моральные скрепы. Он думал, один такой…
Он пробормотал:
– Но все же не трус. Рискнул приблизиться к воротам.
– Расчетливая тварь, – процедил я. – Понимает, что на людях буду держаться так, как и принято благородному глерду. Тем более он с белым флагом.
– А без белого? – спросил он с легкой насмешкой. – И на узкой дорожке?
– Уже знает, – ответил я, – что я его забарклемю и перебарклемю. Ему бы и в голову не пришло детишек в заложники! Но я смог! Теперь полагает, что могу воспользоваться первой же возможностью, чтобы снова украсть его детей. И потребовать что-то еще. А так как он не может их постоянно держать взаперти… то вот и приехал договориться о прекращении боевых действий.
Он покачал головой.
– А все-таки… Если ты умеешь переступать через правила, то как тогда… договорился?
– По выгоде, – ответил я с досадой. – Не втягиваться же мне в эти сраные конфликты, которые вообще-то меня не касаются? Пусть все идет как идет. Если возникнет снова… что ж, буду принимать адекватные, хоть и несимметричные санкции.
Он пробормотал, поглядывая на меня несколько странно:
– Это так… Но твое положение поганое.
– Почему?
– Что-то мне подсказывает, – пояснил он, – ты все равно не пошел бы его убивать только потому, что он попытается тебя убить. Ты сможешь только в случае его нападения…