Паучий замок
Шрифт:
С трудом отловив свою компанию, которая уже не танцевала, а разбрелась по углам с новыми знакомыми, я объявил, что завтра мы уходим, потому что нам поручено проводить королевского гонца. Преодолев все виды нежелания и усталости своих подчиненных, нам удалось переодеться в своё рваньё, собрать корзины, которые стали гораздо тяжелее за счёт подарков, причём, арбалет мне пришлось отдать Пашке, золото я тихонько и втайне от всех отдал Варлону, которому верил больше остальных и отличающемуся большей силой, а себе оставил вымпел. Всё равно рюкзак получился тяжелым
Утром начался лёгкий противный дождь, который принес с собой туман и тоску, намочил всю одежду и утяжелил груз почти вдвое.
Я представил отряду королевского гонца и, как он и сказал, никто даже не подумал сравнить его с красавцем принцем. Все как один злились, видя в безвинном носителе посланий причину того, что надо уходить из праздника и тепла в обыденность, в привычную и надоевшую дорогу.
До кордона тропа шла почти без повышения уровня, под дождём не хотелось ни разводить огонь, ни просто снимать поклажу, с которой при этом стекали потоки воды, а спина начинала мёрзнуть, а при одевании холодная корзина ложилась на холодную спину и это было противно. Шли молча.
Поэтому дошли до маленьких каменных сооружений быстро, уже к ночи. Это были каменные казармы, близнецы тех, где мы жили позавчера.
Солдаты нас приняли настороженно, сюда слух о спасённых и героях — чужеземцах только докатился, никто из воинов этих раненых не видел, точно ничего не знал, указаний от начальства не получал и не очень-то верил болтовне.
А когда мои мальчишки проболтались, что четыре дня назад мы шли по этой же "дороге", а потом свернули и прошли незамеченными, то сумели задеть их честь, ведь мы проскочили у профессиональных воинов не под носом, а, скорее, над головой. Назревал скандал и только пропуск на пятнадцать иритов, с печатью принца, оказал весомое действие.
Нас разместили на ночь в одной из казарм, солдат из которой выгнали в сторожевую башню, моей команде этот важный военный объект не доверили.
Наутро мы покинули Сарпанию оставив в ней и любовь и ненависть, дождь кончился и здесь, в предгорьях, даже подморозило, а лучи Сияющего приветствовали нас со стороны родных гор.
ОХОТНИК
Как хорошо, когда никого нет рядом! Фигура спереди, такая же сзади. Шаги ровные, неторопливые, шаг в шаг, так что мозги полностью отключены и могут делать всё что хотят. Впереди и сзади — разведка, в случае чего — успеет подать сигнал, чтобы выхватить оружие и швырнуть себя за ближайший камень. Мягкий рюкзак не гремит, спальник под спиной смягчает все удары и греет… Хорошо!
Дорога, тянущаяся по холмам, залезает иногда в каменные мешки мрачноватых ущелий, с чистой ледяной водой, которая то струится ручьём, то, гремя, спадает небольшим водопадом.
Мишка любовался россыпями камней, цветами, озёрами, вспоминал вечер на кордоне, думал о том, что Канчен-Та, наверно, уже дома, получила его послание и побежала читать к грамотею из окружения принца, который нудным безразличным голосом перечитывает в десятый раз его неуклюжие
— Мечтаешь, Мроган?
Принц подобрался незаметно, видимо, надоело идти в строю.
— Наверно, Верт, а что ещё делать? Ноги сами идут А ты что, мысли читаешь?
— Ну, все твои мысли написаны на твоём же лице.
— Что? Неужели — все?
— Ну, нет, конечно, но основные — всегда.
— А если не видеть лица?
— Если не видеть, то это, конечно, сложнее.
— Но возможно?
— Понимаешь, половину знания даёт просто понимание обстановки. О чем может думать воин на поле боя? Об атаке, о поражении, о бегстве, о своём горе, если убило друга, и ещё много, о чём. И если знать, что его может волновать, можно догадаться и о его мыслях.
— Ну, так можно, что угодно, сказать. Может, в бою живот схватило и он думает, как бы не наложить в штаны, а ты скажешь, о своём друге страдает?
— Так я же и сказал — половину. А дальше смотри внимательно. Если рука на брюхе, а взгляд в кусты, то, может и вправду, приспичило. А если на врага смотрит со злостью, а рука на кинжале, это совсем другое.
— Надо ещё догадаться, на что именно обратить внимание, а как?
— А очень просто. Ты, когда слышишь шум в кустах и не видишь, что там шумит, ты что делаешь?
— Слушаю дальше, смотрю…
— Значит, увеличиваешь знание?
— Ну, конечно! Зрение подключаю, подхожу ближе…
— А если не можешь ни видеть, ни слышать?
— Да ты что, Верт, смеёшься? Сам же сказал, нужны знания.
— Но знания ты получаешь от ушей, глаз, языка, кожи, так?
— Конечно, от чего же ещё?
— Но ты же не всегда видишь сам объект? Например, ветка качается и ты соображаешь — это значит, что птица улетела! Хотя её уже и рядом нет. Правильно?
— Ну и что это значит?
— А то, что ты всегда анализируешь не только то, что чувствуешь, но и то, как это могло произойти, думаешь, короче.
— Ну, если ты такой умный, то скажи, о чём думает Крен, впереди?
— Да очень легко!
— Ну, давай, давай!
— Он думает: 'Когда же, будет проклятый привал и я, наконец вытащу этот дарков камушек из ремня на ноге!'
— Ну, Верт, ты даёшь! Хотя, ещё о жратве тоже!
Это уже вполоборота отвечает худой Крен, который, оказывается, от скуки, всё слышал, и тогда Мишка замечает, что он и впрямь, немного вывернул ногу и прихрамывает, видимо, ему, действительно больно.
— Только, не пойму, гонец, вас этому учат, что ли?
— А ты побегай в одиночку со свитками, начнёшь камни слушать, лишь бы в неприятности не попадать…
— Ну а дальше? Что в голове у Кайтара?
— Проще простого, он соображает, что скажет отец про его девчонку, разрешит ли ему жениться раньше времени и очень хочет развернуться и двинуть назад, в долину со скоростью раненого аргака.
— Почему ты так решил?
— А посмотри, как он иногда поглаживает её колечко на ходу, а на привалах даже в кусты бегает, держась за подарок!