Паук в янтаре
Шрифт:
Одного взгляда хватило, что бы понять, что оба — и женщина, и мужчина — принадлежали к первому сословию: одежда, пошитая под заказ, дорогие ткани, изысканная отделка. На маленькой шляпке, украшавшей голову леди, блестели драгоценные кристаллы, в ложбинке между грудями покоился крупный артефакт в золотой оправе. Ее темноволосый спутник был одет в куда менее броский черный сюртук с единственным ярким пятном изумрудно-зеленого шейного платка. Отчего — то его широкая спина показалась мне смутно знакомой, хотя с такого расстояния я не поручилась бы наверняка. Я инстинктивно потянулась к мужчине
Женщина опустила лицо в ладони и громко зарыдала. Мужчина продолжал стоять неподвижно, сложив руки на груди. Казалось, страдания спутницы нисколько его не трогали.
— За что ты так со мной? — хрипло спросила леди, уязвленная, верно, его равнодушием. — Ты же знаешь — мое сердце бьется лишь для тебя. Ты, только ты, та искра, которая делает меня живой.
Он что — то тихо ответил — я не расслышала слов, но женщина разрыдалась еще горше. Не отнимая рук от лица, она сгорбилась и рухнула коленями прямо на каменную мостовую.
Я чувствовала себя зрителем в первом ряду зала на плохо поставленной пьесе. Во всем происходящем чувствовалась какая — то нарочитость, неестественность. Тон голоса женщины, пронзительно-громкий, слова, будто сошедшие со страниц дамских романчиков, картинные жесты, подчеркнутое равнодушие мужчины — они оба были точно марионетки, которых дергал за тонкие ниточки скрытый в тени кукловод.
Я огляделась по сторонам и не увидела ни одного открытого окна. Ни единой тени не промелькнуло за закрытыми ставнями. Казалось, несмотря на громкие рыдания леди, я была единственной, кого в столь ранний час привлекла эта странная пара.
Мужчина подошел к плачущей женщине и коснулся ее плеча. Она посмотрела на него с отчаянной мольбой, но тот даже не повернул головы. Я увидела, как его пальцы медленно скользнули по шелковой ткани рукава ее платья. Не проронив ни слова, незнакомец ушел. Леди и я проводили мужчину взглядами, пока тот не скрылся в глубине улицы.
Незнакомка медленно поднялась на ноги и, пошатываясь, побрела в противоположную сторону, к узкому мостику, ведущему в старую часть города. Минута — и она исчезла в одном из темных переулков большой Веньятты.
Грудь сдавило от внезапно нахлынувшей тревоги. Мне вдруг показалось, будто кто-то все это время наблюдал за мной, и я отшатнулась в глубину комнаты, прячась за плотной портьерой.
Отшатнулась — и всей спиной врезалась в жесткое тело Паука.
Сильные руки крепко обхватили мои предплечья и властно развернули меня — так, что я почти уткнулась носом в обнаженную грудь главного дознавателя.
— Не слишком ли холодно, что бы держать балкон открытым? — в его голосе промелькнуло легкое недовольство, словно бы именно я, а не крики незнакомых лорда и леди, разбудила его столь рано.
— Мне захотелось подышать свежим воздухом, — ответила я, вырываясь из его рук.
Паук разжал пальцы, позволяя мне отступить. В расстегнутой рубашке с растрепанными после сна волосами он показался мне каким-то иным, более мягким, даже домашним. Я опустила глаза, не желая встречаться с ним взглядом.
— Все в порядке?
— Да.
Я
— Ты нервничаешь, — прищурился Паук. — Беспокоишься.
— Все в порядке, господин главный дознаватель, — упрямо повторила я. — Мне просто… приснился дурной сон.
Воспоминания нахлынули внезапно, вызывая в сознании совсем не те безопасные образы, которые следовало бы иметь в голове в присутствии главного дознавателя. Хорошо, что Паук не был менталистом. Иначе…
Я почувствовала, что неудержимо краснею, и поспешно отвернулась.
— Дурной сон, значит, — произнес главный дознаватель, но всплеска раздражения я не почувствовала. Казалось, он откровенно забавлялся. — Ну, как скажешь, как скажешь.
Удивительно, но моя вчерашняя пылкая речь на крыльце дома отчего-то запомнилась Пауку, и он привел меня завтракать в ту самую пекарню, куда много лет назад зашли мы с сестрой, что бы взять сдобу для пикника. На свежий воздух вынесли круглый столик, поставили блюдо со сладкими булочками-корнетто, только что вынутыми из печи, и крохотные чашечки с крепким ароматным кофе. Этот маленький глоток свободного воздуха, несколько минут, взятые взаймы у прежней жизни, немного взбодрили меня после ночных кошмаров и утреннего происшествия. Главный дознаватель тоже был на удивление спокоен. Ничего не напоминало о его вечерней вспышке гнева.
Чинторьерро уже ждал нас у причала. Он коротко сообщил Пауку, что к рассвету шторм немного улегся, и теперь стало возможным добраться до Бьянкини. Я молча села в лодку, главный дознаватель устроился рядом.
Сегодня холодный ветер разогнал утренний туман, но переменчивая весенняя погода не стала от этого лучше. Я куталась в плащ, подняв воротник как можно выше в попытке защититься от пронизывающего ветра. Гребец хмуро поглядывал на белые гребни волн, изрезавшие Большой канал. Один Паук сидел прямой, точно натянутая струна, и, казалось, не обращал внимания на непогоду.
У Северных ворот было, как всегда, многолюдно. Наш чинторро встроился в вереницу лодочек, ожидавших возможность покинуть город. Кричали чайки, гудела шумная портовая пристань, раздавались магически усиленные голоса смотрящих на башнях. Я каждой клеточкой тела впитывала эту суету последних минут в Веньятте, понимая, что мне нескоро еще выдастся возможность вновь оказаться здесь.
Внезапно чинторьерро замер. Его натренированный слух разобрал что-то в мешанине криков и посторонних звуков. Паук нахмурился, глядя на гребца. Дурное предчувствие сдавило горло болезненным спазмом.
— Господин главный дознаватель, вас спрашивают на берегу, — отрывисто произнес чинторьерро, продолжая вслушиваться в чей-то неразличимый для меня голос. — Говорят, дело срочное.
— Поворачивай, — кивнул Паук.
Мужчина уверенно направил черную лодку к берегу. И действительно, у самой кромки воды вдоль причала беспокойно прохаживался посыльный в форме служащего отдела магического контроля с сумкой через плечо. Он казался взволнованным, пальцы его нервно теребили края сумки. Заметив, что мы приближаемся, он замахал руками, привлекая внимание.