Паук в янтаре
Шрифт:
— Дурной сон, да? — ядовито поинтересовался Паук. — Просто дурной сон?
Я пожала плечами. Два часа назад у меня не было причин считать подсмотренную сцену чем-то действительно заслуживавшим внимания главного дознавателя, а лишний раз заговаривать с ним после вчерашнего не хотелось. Раздраженно фыркнув, Паук отвернулся.
— Янитта права, — отложив в сторону пробирки, нарушил молчание ирениец. — Все произошло приблизительно полтора часа назад. Более того, кровь слишком разжижена. Возможно, когда она упала в воду, она все-таки была еще жива.
— Внебрачный ребенок? Обманутая любовница? — предположил главный дознаватель и сам же покачал головой. Простой и понятный мотив мало вписывался в составленный нами образ менталиста-убийцы, не первый год орудовавшего в Веньятте.
Ирениец потянулся к шнуровке платья, чтобы продолжить анализ. Неожиданно его пальцы замерли над телом женщины. Он осторожно подцепил мокрые края лифа и оголил высокую грудь с крохотными съежившимися темными сосками.
Лекарь сдавленно кашлянул, привлекая наше внимание. Я почувствовала, что мужчине было не по себе. Ирениец, видевший за годы работы немало убитых тел — изрубленных, разодранных, изъеденных червями и рыбами — сейчас казался неподдельно взволнованным.
Изнутри плотный лиф оказался почти полностью пропитан кровью. Паук помог лекарю освободить женщину от верха платья, и нашим взглядам открылись множественные неглубокие порезы, рассекавшие грудь убитой. Порезы, складывавшиеся в четкие, явственно различимые слова.
«Мое сердце бьется для тебя».
— Это… — ирениец сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь вновь обрести самообладание. — Надпись была сделана по живому.
Я провела затянутыми в перчатку пальцами по тонким буквам, и мокрый алый след, протянувшийся от порезов, словно перечеркнул страшную надпись. Незнакомка — леди Марисса — говорила своему спутнику именно эти слова. «Ты же знаешь: мое сердце бьется лишь для тебя». Мое сердце…
Мысль, чудовищная и безумная, внезапно вспыхнула в голове. Я обернулась к лекарю.
— Мастер, вы говорили, она умерла не более полутора часов назад и была еще жива, когда упала в холодную воду? — спросила я, стараясь сдержать охватившее меня волнение.
— Это так, — подтвердил ирениец. — Но какое…
Он вдруг осекся. Посмотрел на меня, на сцепленные в замок руки в толстых перчатках. Если бы жертва осталась жива, мне хватило бы нескольких секунд, чтобы считать ее последние воспоминания. Но благодаря холодной воде в канале, даже сейчас, через полтора часа после смерти, ее мозг сохранился практически нетронутым. По счастью, даже удар торонном, пробивший щеку, скорее всего, прошел наискось.
Странная надпись на груди убитой больше походила на призыв к действию, нежели на предсмертное послание, и это подстегнуло мой интерес. Если убийца сам оставлял подобную подсказку, нужно было сделать все возможное, чтобы увидеть, что именно он желал показать… мне. Отчего-то я не сомневалась, что неведомый менталист прекрасно знал, с кем имеет дело. Мог предсказать, что рядом с телом
Похоже, представление, разыгранное передо мной сегодня утром, оказалось намного серьезнее и сложнее, чем я могла предположить.
Ирениец нахмурился, его пальцы, обхватившие скальпель, побелели. Я чувствовала: он понял, что я хотела сделать. Это было жестоко, трудно и имело не так много шансов на успех, но другого выбора у нас попросту не было.
— Да, — наконец, сказал он. — Да, это возможно.
Паук непонимающе перевел взгляд с иренийца на меня. Я мысленно вздохнула, собираясь с силами. Объяснения не обещали быть легкими.
— Господин главный дознаватель, мне нужно ваше разрешение заново запустить сердце убитой.
В желто-карих глазах явственно читалось недоверие.
— Думаешь, что сможешь вернуть ее к жизни? — Паук поморщился, указывая на рваную рану. — Вот так, с дырой в черепе?
— Нет, — я покачала головой. — Она в любом случае не выживет. Мне нужно оживить тело буквально на пару секунд, чтобы успеть отследить ментальный след и увидеть ее глазами убийцу.
Я не отводила от Паука спокойного взгляда, ожидая решения. Главный дознаватель посмотрел на меня со странным интересом.
— Как ты собираешься это сделать?
— Лучше всего подойдет энергетический разряд прямо в сердце, — тут же откликнулся ирениец. Он был собран: губы решительно сжаты, скальпель лежал в руке, словно продолжение пальцев. Лекарь прекрасно понимал, что на счету каждая минута. Еще немного — и эффект от резкого охлаждения пропадет, после чего провести процедуру станет уже невозможно. — Я вскрою грудную клетку, а Янитта запустит сердечные мышцы. После этого я постараюсь поддерживать в теле жизнь достаточно долго, чтобы можно было считать последние воспоминания убитой леди.
— Хорошо.
Я потянулась к перчаткам, но замерла, не желая лишний раз провоцировать законников. Взгляды мужчин, окружавших нас, пристальные, напряженные, жгли спину. Некоторые смотрели со страхом, другие — с недоверием. На пустынной набережной, далеко от защитных кристаллов Бьянкини, они, казалось, чувствовали себя слишком уязвимыми и боялись даже такой малости, как обнаженные руки менталиста.
— Мне нужно снять перчатки, — тихо произнесла я. — Можете попросить своих людей отойти?
Паук отдал короткую команду, но сам остался рядом со мной и иренийцем. Отстранив мои руки, уже занесенные для энергетического удара, он жестом велел мне пересесть ближе к голове жертвы.
— Считывай. Я сам запущу сердце.
Лекарь вовсю колдовал над телом: вкачал в кровь одно за другим несколько зелий, протер руки и покрытую словами грудь женщины пахучим снадобьем, ощупал выпуклые ребра. Надавив скальпелем на бледную кожу, он сделал глубокий надрез.
Паук коснулся моего плеча.