Паутина чужих желаний
Шрифт:
– Раньше твоего совершеннолетия? – Спрашиваю и боюсь поверить, что то, самое первое, из-за чего я рыдала, как дура, было не случайное и сиюминутное, а предопределенное.
– Раньше. – Вовка гладит меня по волосам, целует в макушку. Я его в губы, а он меня – в макушку. Ну где же справедливость? Я ведь и так столько времени зря потеряла, жизнь без Вовки не проживала, а прожигала, а он меня… в макушку, точно ребенка маленького.
– Все, не могу больше. – Не понимаю, чей это нетерпеливый шепот, мой или Вовкин. А может, наш общий. Глаза с плещущимся в них расплавленным
Утро наступило неожиданно. Кажется, еще минуту назад в окна заглядывал любопытный лунный свет, а тут, поди ж ты, небо уже перламутрово-серое. А мы ведь глаз так и не сомкнули. По мне, пусть бы она вообще никогда не кончалась, эта ночь. Я и не знала, что все может быть так хорошо и правильно. Что есть такие ночи, после которых не нужно запираться в ванной, чтобы поскорее смыть с кожи чужой запах, и не смотреть в чужие равнодушные глаза, и не вести никому не нужные разговоры. А можно лежать обнявшись, пережидая недолгую усталость, и понимать, что вот так оно и происходит у нормальных любящих людей…
Я лежала, боясь пошевелиться, уткнувшись лицом в Вовкино плечо, чувствуя уже привычную тяжесть его ладони на своем затылке, а время, отмеренное мне чьей-то скупой рукой, уходило, точно вода сквозь пальцы. Нужно вставать, одеваться, ехать в клинику, а сил нет. Совсем. И голова снова болит, еще не так мучительно, как вчера, но боль усиливается с угрожающей неотвратимостью.
– Нам пора. – Я приподнялась на локте и заглянула в Вовкины глаза. С минувшей ночи они изменились, в них теперь радость пополам с тревогой, а согревавшее меня все эти часы золотое пламя почти угасло, превратившись в едва различимые искры, точно догорающие угли в камине.
– Ты мне расскажешь, что собираешься предпринять, моя королева? – Тон шутливый, а в голосе та же тревога, что и во взгляде.
– Не могу, Вовочка. – Качать головой больно, но я покачала, и даже улыбнулась для убедительности. – Обещаю, ты сам все увидишь.
– Лучше бы без сюрпризов. Как же я тебя подстрахую, если не буду знать, где соломку подстелить?
– Ты уже подстелил. – Я потерлась лицом о его небритую щеку – последняя ласка, нечаянная, но жизненно необходимая. – Все, собираемся!
Я шла по подъездной дорожке к поджидающему меня у машины Вовке, на секунду остановилась, обернулась. Дом уже не казался мне таким чужим и унылым, в нем появилось что-то неуловимо родное. Наверное, это Вовка так на меня действует. Рядом с ним все становится правильным и уместным, даже чужая шкура не кажется чужой.
– О чем задумалась, моя королева? – Козырев сел за руль, посмотрел искоса. И опять в этом его мимолетном взгляде мне почудилась тревога.
– Подумала, где ж ты раньше был, мой король? – в тон ему ответила я и потянулась за сигаретами. Мне бы сейчас не сигарету, а таблеточку, но ее нет, придется
– Так ведь рядом всегда, в тени твоей царственной. Ты просто не замечала.
– Правда, Вовочка. Дурой была. Ты прости, ладно?
– Глупая, зачем извиняешься. Мы же вместе.
Да, вместе. Пока. Не знаю, как Вовка, а я это «пока» ощущала очень остро, даже острее, чем с каждой минутой усиливающуюся головную боль. Не буду думать, мне сейчас вообще лучше ни о чем не думать. Ведь решилась же, значит, обратно дороги нет.
И вот мы на месте. Вовка усадил меня на кушетку в фойе клиники. То ли по случаю выходного дня, то ли из-за раннего утра здесь было непривычно безлюдно и тихо. Даже охранник в стеклянной будке выглядел сонным и поразительно незаинтересованным происходящим вокруг. Да и чем ему интересоваться? Невзрачной девицей с унылым лицом и дрожащими коленками? Сколько он таких девиц на своем веку навидался! Это ж больница, тут веселых и уверенных в себе, наверное, можно по пальцам пересчитать.
– Ева, пойдем!
А я и не заметила, как Вовка вернулся. Быстро же он.
– Договорился? – спросила шепотом.
– А ты сомневалась? – он взглянул на часы. – Обход через полчаса, тебе этого времени хватит?
– Хватит, Вовка. – Я уцепилась за его протянутую руку и встала. – Как это тебе удается?
– Что удается? – Он обнял меня за талию, притянул к себе. В этом его жесте была не только и не столько ласка, а желание поддержать, успокоить. И я почти успокоилась.
– Решать все проблемы с такой поразительной скоростью.
– Не все, моя королева. – В голосе его послышалось физически ощутимое отчаяние.
– Вов, ты что? Ты же помогаешь мне! Разве не видишь? – Я не кривила душой, я говорила совершенно искренне и так же искренне считала, что без друга детства Вовки Козырева так и не случилось бы в моей жизни того светлого и правильного, что за одну ночь наполнило ее до краев.
Он посмотрел на меня с ироничной своей улыбкой, и морщинки в уголках его рта сделались глубже и отчетливее, а тоска из глаз почти исчезла.
– Пойдем уже, Ева-королева, – сказал он наконец. – Не будем терять драгоценное время.
У палаты номер тринадцать нас ждала дежурная медсестра. Лицо у нее было совсем юное, с простоватым и по-молодежному ярким макияжем, чуть опухшее со сна. Наверное, ночью присматривать за коматозниками не слишком тяжело, можно даже вздремнуть, если врач не видит. На наше появление девочка отреагировала настороженным взглядом, с тем же настороженным выражением прочла протянутую Вовкой бумажку и только после этого вежливо улыбнулась.
– Вы надолго к ней? – спросила она, глядя исключительно на Вовку.
– Не я, а вот эта барышня. – Вовка чуть сильнее сжал мою руку, а потом взглянул на медсестру с такой обезоруживающей улыбкой, перед которой, наверное, не устояла бы ни одна женщина. Наша девчушка, естественно, тоже не устояла, покраснела, кокетливым жестом спрятала под шапочку выбившуюся прядку волос.
– А вы ей кто будете? – На меня она перевела взгляд с явной неохотой. Конечно, на Вовку смотреть гораздо приятнее.