Паутина чужих желаний

Корсакова Татьяна Викторовна

– Погоди-ка, Рая, – я остановила ее нетерпеливым жестом. – Ничего не понимаю, почему ты о Севе говоришь? И при чем тут твое желание?

– Ты, наверное, меня не поймешь, Евочка, и наверняка даже осудишь, но ты же сама мать, ты просто поставь себя на секунду на мое место. – Рая сложила сухонькие ладони в молитвенном жесте. – Я скрывала это ото всех, считала, что не должна со своими проблемами…

– Раиса Ивановна, – вмешался в наш странный разговор Вовка, – давайте-ка и в самом деле побольше конкретики. Вы же сами знаете, у нас очень мало времени.

– Я все исправлю, Евочка. – Она с болью посмотрела

на меня. – Сейчас вот объясню свои мотивы. Ты только постарайся меня понять.

– Я постараюсь, – пообещала я, совершено потерявшись в происходящем.

– У меня лейкоз, – Рая обхватила голову руками, опершись локтями о стол, – хронический, но в терминальной стадии. Я давно заболела, еще когда Севочка ребенком был. Ради него держалась из последних сил. Знаете, материнская любовь – очень сильная мотивация, даже в такой нелегкой ситуации. Но всему предел приходит, наступил и мой черед. У меня в лучшем случае полгода осталось, чтобы Севочкину судьбу устроить. Вы же видели, какой он неприспособленный. Как он без меня? – Краем шали она вытерла уголки глаз. – Ты, Евочка, сейчас этого не помнишь, но когда у тебя Егорку усыновить не получалось, я предложила тебе за Севочку замуж выйти. Не подумай ничего дурного. Фиктивный брак. Но я бы спокойна была, что ты после моей смерти Севочку не бросишь, и в случае развода… – Она замолчала.

– И в случае развода ваш сын сможет рассчитывать на некоторое содержание, – закончил фразу Вовка.

– Да. – Рая кивнула. – И ты, – она не отводила от меня лихорадочно горящих глаз, – ты сначала согласилась, а потом выяснилось, что Севочка на роль мужа не годится, потому что инвалид и без постоянного заработка. Ты тогда очень расстроилась, извинялась передо мной, но решение свое изменила. Сказала, что у тебя есть кто-то другой на примете, более подходящий на эту роль.

– Лешик, – прошептала я.

– Да, я так и предположила. А еще подумала, очень несправедливо, что кому-то все, а Севочке моему ничего. Тогда я про амулет и вспомнила. Семейная легенда, не более того, но, когда надежды никакой, цепляешься ведь и за соломинку. Вот я и решила, что ничего ж не случится плохого, если я подарю тебе Призрачную паутину. Ты пойми, Евочка, я тебе зла не желала. Я тогда сама до конца не верила, что она имеет хоть какую-нибудь силу. А если б даже и имела, знаешь, как я думала? «Вот захочет Евочка выйти замуж за моего Севу. Распишутся они, и я сразу же паутину сниму, чтобы никакого от нее вреда не было». И вообще, вдруг бы ты в самом деле к нему прикипела, к Севочке моему, и разводиться бы не захотела. Его ж нужно ближе узнать, чтобы понять, какой он чудесный человек. Вы ведь подходили друг другу, Евочка.

– Нет, – я мотнула головой, – Сева хороший, но мы слишком разные. Ты лучше о другом подумай, Рая, неужели б я его после твоей смерти могла из дому выгнать?

– Ты нынешняя – нет. – Голос Раи сделался вдруг твердым. – А ты прежняя не сумела бы противиться Амалии с Серафимом. Они бы выгнали Севу, а ты бы не заступилась, побоялась. Ты нам денег на выставку тогда пообещала, и я решила, что вот он, повод замечательный. Призрачную паутину я тебе подарила вроде как в знак благодарности. Она только с виду простенькая, а ведь есть в ней что-то такое особенное, притягательное, отчего немедленно хочется ее надеть. Правда, Евочка?

Я

вспомнила ненастный мартовский день, упавшую в лужу безделицу и свое острое, неотвратимое желание завладеть ею.

– Правда, Рая.

– А через несколько часов ты в аварию попала. Потом кома эта. Никто не верил, что ты выживешь, а ты выжила и изменилась очень сильно. Я сначала предположила, что это паутина на тебя действует, все хотела посмотреть на цепочку, но на тебе всегда одежда такая была, что не разглядеть, а сказать напрямую я не решалась. Ждала. А ты, хоть и изменилась, но к Севе иначе относиться не стала, вот тогда я и подумала, что паутина не работает. И успокоилась даже немного, честное слово. А потом за тобой начала всякие странности замечать, и голова у тебя болеть стала. Я первое время списывала это на травму, после комы ведь может голова болеть, правда, Евочка? – Она смотрела на меня так, словно я была доктором и хорошо разбиралась в подобных вещах.

– Наверное. – Я кивнула.

– Ну вот, я так и решила, что из-за травмы, а потом увидела паутину на твоей руке… – Рая замолчала, а когда снова заговорила, голос ее был глухим и едва различимым: – Что уже сейчас об этом говорить? Евочка, не знаю, имею ли я право на твое прощение после такого, но ты прости меня, если сможешь, я ведь не ради себя. Ты ради Егорки своего на многое была готова, вот и я…

Она говорила, а я смотрела на Вовку, на посеревшее его лицо и думала, что все напрасно, что судьба сыграла злую шутку не только с Раей, но и со мной.

– Евочка, давай я ее сниму. Ты же должна была в дневнике прочесть: с живого паутину снять может только даритель…

– А с мертвого? – перебила я ее.

– А с мертвого? – Рая растерянно моргнула. – А с мертвого уже неважно кто. Главное, чтобы сняли и душу из призрачного плена освободили. А зачем ты такие вопросы задаешь, Евочка? Ты же, слава богу, живая. Ты не бойся, как только я ее сниму, все по-прежнему станет, и боли пройдут и остальное. Это, – она нахмурилась, – обратимо.

– К сожалению, нет. – Я встала с дивана.

Вовка поднялся следом.

– Почему же, Евочка? Дай я сниму. – Рая протянула руку.

– Не надо, Рая. – Я сделала шаг назад и покачала головой.

– Почему? Тебе же плохо с ней, ты мучаешься, я вижу.

– Потому что нечего снимать. – Я рванула ворот свитера, обнажая шею. – Видишь?

– Так ты ее не надела? – Рая прижала руки к груди. – Евочка, значит, это все не из-за меня?

– Не из-за тебя, Рая. Успокойся. Ну, мы пойдем, поздно уже. Спокойной ночи.

* * *

Вино кислое и совсем не хмельное. Надо было взять в баре водку, водка надежнее.

Я так и сказала Вовке, а он разозлился. Или испугался? Никогда не умела разбираться в Вовкиных эмоциях. Странный он, вроде бы весь такой открытый, а о чем думает, не понять. Вот и сейчас, взгляд точно стена непробиваемая, никакого огня, никаких золотых искр.

Глупый. Он, наверное, решил, что я напиваюсь от страха и безысходности. От этого тоже, но вообще-то я думаю. Парадокс, но спиртное как-то по-особенному на меня действует, открывает третий глаз, расширяет горизонты. Я видеть все начинаю в другом свете и под другим углом. А Вовка боится…