Паутина чужих желаний

Корсакова Татьяна Викторовна

До кабинета я добиралась осторожно, по стеночке. Наверное, выглядела я в тот момент не слишком хорошо, но мне повезло – по пути никто не встретился. Дом словно вымер. А может, просто уснул. Чувствуя себя настоящей домушницей, я выбрала ключ наугад и вставила его в замок. Угадала, дверь приоткрылась почти беззвучно.

Внутри все тот же стерильный порядок, казенщина и темнота, чуть разбавленная льющимся с картины Севы магическим светом. Хорошо, что на столе есть лампа: выцветший абажур, облупившаяся позолота, приглушенный оранжевый свет. Я не делаю ничего плохого, но все же будет страшно неловко, если меня застанут

в чужом кабинете.

В верхнем ящике стола таблеток не нашлось. Может, Рая их переложила? А нижний ящик закрыт на ключ. Удобно ли открывать? Там, наверное, что-то личное, если заперто. Может, лучше подняться на второй этаж, спросить аспирин у Раи? Нет, дотуда я не дойду, мне хоть бы из кабинета выползти. Я выползу, а потом позвоню Вовке, чтобы помог до комнаты добраться. Надо было Вовке сразу позвонить, он бы в аптеку съездил. Но теперь поздно, уже вломилась на чужую территорию.

Ключик маленький, тронутый ржавчиной, единственный из всей связки, который годится для замочка. Не подошел, даже странно. А терпеть сил больше нет. И Вовка за таблетками не успеет, я умру раньше. Значит, придется идти до конца. Вот ящичек, хлипкий с виду, разболтанный, а вот нож для писем. Забавная вещица, похожая на антикварную, с длинным острым лезвием и затейливой ручкой в виде волчьей головы. Эх, надо было поучиться взламывать замки у Вовки, но теперь уж что, придется самой…

Ящик поддался на удивление быстро, я только нажала чуть-чуть на рукоять ножика – и готово. Внутри темно, ничего не разглядеть. Я придвинула лампу на самый край стола, тускло-оранжевый луч осветил содержимое ящика. Как и следовало ожидать, ничего экстраординарного: аккуратные стопки бумаг, общие тетрадки, футляр для очков, сколотые скрепкой корешки от рецептов. Странные какие-то корешки, необычные, и названия лекарств труднопроизносимые, незнакомые. Это кому ж столько лекарств – Рае? А вот и таблетки! Пузырек с аспирином закатился в дальний угол, застрял между потертым гроссбухом и книжицей. Книжица интересная, обтянутая тисненой кожей, с медными уголками и медными же заклепками. А может, это записная книжка?

Брать чужое нехорошо. Я уже однажды взяла и теперь за свой грех расплачиваюсь. Но уж больно книжица занятная. Я не буду брать, я только посмотрю…

Так и есть – записная книжка. Или нет, больше похоже на дневник. Старый, если не сказать, старинный, явно не Раин. Тогда чей?

Почерк небрежный, стремительный, порой сильно забирающий вверх, а временами, наоборот, сползающий вниз. Буквы тоже вразнобой, одна выше, другая ниже, и кляксы на полях. Чернилами, что ли, писан дневник? Точно чернилами, в девятнадцатом веке шариковых ручек еще не водилось.

«Приглашение от Ефима Никифоровича Вятского, старинного папенькиного приятеля, принесли еще третьего дня. Я, помнится, твердо решила не ехать. В обычные дни у Ефима Никифоровича скучно, из развлечений только вист да разговоры об охоте. В вист я играть не умею, охоту не терплю. Что ж мне там делать?…»

Любопытно, конечно, только мне сейчас не до этого, мне бы таблеточку, да побыстрее.

От боли в глазах двоилось и руки дрожали так сильно, что дневник упал, раскрылся, и я вмиг забыла про свою боль…

На пожелтевшей страничке небрежно и торопливо была нарисована паутина, на три четверти сотканная, такая, как у меня на запястье. А на самом

ее краю пристроился паук. Рисунок был черно-белый, но отчего-то я не сомневалась, что у паука брюшко кроваво-красное…

Осознание происходящего пришло не сразу, я еще добрую минуту пялилась на рисунок и только потом поняла, что искали мы с Вовкой не в том месте. А разгадка-то, вполне вероятно, вот в этом старом дневнике.

Таблетки – для надежности я выпила сразу две – горькие, и без воды их никак не проглотить. Ничего, придется разжевать. Господи, как же голова болит! Строчки плывут, ничего не могу прочесть. Сил хватает только на то, чтобы достать мобильник и набрать Вовкин номер.

* * *

Вовка появился в Раином кабинете через пару минут, просочился в приоткрытую дверь, присел передо мной на корточки.

– Что, Ева-королева, решила учинить кражу со взломом? – Тон вроде бы шутливый, а взгляд настороженный, внимательный.

– Вот это нужно прочесть, а я не могу. – Дневник сделался неожиданно тяжелым и едва не выпал из слабеющих пальцев. – Вовка, давай мы отсюда как-нибудь уберемся, а потом ты мне прочтешь, что здесь написано.

– Как скажешь, моя королева. – Козырев, сунув дневник за пазуху, огляделся. – Ты зачем сюда вломилась?

– За таблетками. – Я кивнула на пузырек с аспирином. – Голова раскалывается, а Рая же их прошлый раз отсюда взяла, вот я и подумала…

– Ясно, – он не дал мне договорить, торопливо осмотрел кабинет и стол, спросил: – Ключ от ящика есть?

– Нет, ножом открывала.

– Медвежатница.

Не пойму, чего в его голосе больше, осуждения или тревоги. А голова, кажется, проходит. Неужто таблетки уже начали действовать!

Со столом Вовка управился быстро, уточнил только, где именно лежал пузырек с лекарством, и с помощью все того же ножа для корреспонденции приладил ящик с бумагами на место, потом обнял меня за талию и потащил к выходу…

– Давай-ка, Евочка-припевочка. – Вовка помог мне устроиться на кровати, подсунул под голову подушку, сам присел рядом, окинул меня критическим взглядом, спросил: – Ну, ты как? Почему мне не сказала, что голова болит? Я бы что-нибудь придумал.

Да, Вовка может решить любую проблему. Но не сподобься я на кражу со взломом, не было бы у меня сейчас дневника… А голова, кстати, почти не болит. Даже странно, всего пять минут назад раскалывалась, а сейчас вместо боли только гулкое уханье в висках и в глазах двоится.

– Мне лучше уже. Вовка, ты прочти, что там написано, – я кивнула на лежащую рядом книжицу.

– Откуда читать? – Вовка раскрыл дневник.

– Давай сначала. Там почерк такой неразборчивый, да еще с витийствами аристократическими написано, мне сейчас не до них. Ты читай, а я с закрытыми глазами полежу пока, послушаю.

Вовка в витийствах и почерке разобрался быстро, сперва запинался, но потом приноровился. Поначалу в дневнике не было ничего интересного, оказывается, барышни за последние полтора столетия не особо изменились: наряды, балы, кавалеры и глупейшая привычка доверять свои сердечные тайны бумаге. Но дальше… дальше я слушала, затаив дыхание, потому что речь пошла о побрякушке, мне до боли знакомой. Призрачная паутина – вот, значит, как эта хреновина называется…