Паутина и скала
Шрифт:
– Вот оно что! – произнес Джордж с сильным ударением.- Вернулась, значит, ко мне? Пришла, поскольку наступил день, провести у меня час-другой! Наверное, следует поблагодарить те shy;бя за то, что не забыла меня окончательно!
– Джордж, ты что? – спросила она. – Господи, в чем дело?
– Прекрасно знаешь в чем! – злобно ответил он. – Хватит принимать меня за дурачка! Пусть я просто-напросто чурбан не shy;отесанный, однако со временем начинаю понимать кое-что!
– Будет тебе, Джордж, – мягко сказала Эстер. – Не сходи с ума из-за того, что вчера вечером, когда ты звонил, меня не ока shy;залось дома. Кэти сказала мне о твоем звонке, и я сожалею, что меня не было. Но Господи! По твоему тону можно подумать, что я встречаюсь
– Подумать! – хрипло произнес он и внезапно разразился хриплым, похожим на рычание смехом. – Подумать! Черт тебя побери, я не думаю, я знаю!.. Да! Стоит мне лишь отвернуться!
– Видит Бог, я не встречаюсь ни с кем, – заговорила Эстер дрожащим голосом, – и ты это знаешь! Я была верна тебе с пер shy;вой минуты нашего знакомства. Никто не приближался ко мне, никто не прикоснулся ко мне пальцем, и в глубине своего злоб shy;ного, лживого сердца ты это знаешь!
– Господи, и как только у тебя язык поворачивается! – про shy;изнес он, покачивая головой с каким-то зловещим изумлением. – Смотришь мне в лицо и говоришь эти слова! Как только не по shy;давишься ими!
– В этих словах чистая правда! – ответила Эстер. – И не будь твой разум отравлен низким, отвратительным подозрением, ты бы понял это. Ты не доверяешь всем, потому что считаешь всех такими же низкими и подлыми, как сам!
– Не беспокойся! – яростно выкрикнул Джордж. – Я доверяю всем, кто того заслуживает! Я знаю, кому можно доверять!
– О, ты знаешь, ты – со злостью сказала Эстер. – Господи, да не знаешь ты ничего! Ты не способен отличить правду от лжи!
– Уж тебя-то я знаю!- выпалил он. – И ту гнусную публику, с которой ты якшаешься.
– Послушай! – воскликнула она предостерегающим тоном. – Если тебе не нравятся люди, среди которых я работаю…
– Да, черт возьми, не нравятся! – выкрикнул Джордж. – Как и вся эта свора – эти утонченные еврейки, живущие на Парк-авеню, с их миллионами долларов, душевными томлениями и изысканным блудом. – Потом спокойно, недобро повернулся кней и сказал:
– Хочу задать тебе один вопрос. – Поглядел ей в глаза: – Скажи, Эстер, знаешь ты, что такое шлюха?
– Что-о-о? – произнесла Эстер дрожащим, неуверенным го shy;лосом с высокой, истеричной ноткой в конце. – Что ты сказал?
Джордж яростно бросился к ней, схватил ее за руки и прижал спиной к стене.
– Отвечай! – в бешенстве прорычал он. – Ты слышала мой вопрос! Ты любишь твердить такие слова, как преданность, ис shy;кренность, любовь и верность! А когда я спрашиваю, знаешь ли, что такое шлюха, ты даже не понимаешь, о чем речь! Это слово нельзя употреблять, говоря об этих утонченных дамах с Парк-авеню, так? Оно неприменимо к таким, как они? Ты права, черт побери, неприменимо! – неторопливо прошептал он с удушли shy;вым пылом ненависти.
– Пусти меня! – сказала Эстер. – Убери руки!
– О, нет-нет! Подожди. Ты не уйдешь, пока я не просвещу те shy;бя, воплощенная чистая невинность!
– Не сомневаюсь, что ты можешь меня просветить! – злобно ответила она. – Не сомневаюсь, что ты авторитет в этом вопро shy;се! В том-то и беда! Потому твой разум полон мерзости и злобы, когда ты говоришь о порядочных женщинах! Ты не знал ни единой порядочной женщины до встречи со мной. Ты всю жизнь як shy;шался с грязными, распутными женщинами – и знаешь только таких. Только их ты способен понять!
– Да, Эстер, я знаю таких женщин и понимаю их лучше, чем утонченные душевные томления твоих приятельниц-миллио shy;нерш. Я знал две сотни других женщин – шлюх из публичных домов, с окраинных улиц, из трущоб – знал в добром десятке стран, и там не было таких, как изысканные дамы с Парк-авеню!
– Разумеется! – спокойно ответила Эстер.
– У них не было миллиона долларов, они не жили в кварти shy;рах из двадцати
– Прибереги свои драгоценные сведения для тех, кому они интересны, – сказала она. – А меня от них только тошнит! Я не желаю знать великой мудрости, которую ты почерпнул в трущо shy;бах.
– Брось, брось, – негромко, глумливо произнес он. – Не shy;ужели это та самая превосходная художница, которая видит жизнь отчетливо и во всех проявлениях? Неужели это та самая женщина, которая повсюду находит истину и красоту? С каких это пор ты воротишь нос от трущоб? Или, может, тебе не по вку shy;су те, о которых веду речь я? А вот прекрасные трущобы на сце shy;не экспериментального театра – какая-нибудь замечательная старая трущоба Вены или Берлина – совсем другое дело, не так ли? Или восхитительная, колоритная, грязная трущоба в Марсе shy;ле? Вот они достойны внимания, а? Если память не изменяет мне, ты сама делала декорации замечательной марсельской тру shy;щобы? Для пьесы о шлюхе, которая являлась матерью всех лю shy;дей, которая укрывала бродяг и изгнанников в своем всепогло shy;щающем чреве – мадам Деметре! Я бы мог рассказать тебе кое-что, лапочка, об этой трущобе, потому что бывал там во время своих путешествий, правда, с этой дамой ни разу не встречался! И разумеется, при своей низкой, подлой натуре я не сумел оце shy;нить всей глубокой, символичной красоты этой пьесы, – проры shy;чал он, – хотя мог бы дать тебе некоторое представление о вони Старого Квартала, о гнилых фруктах и рыбе, об экскрементах в переулках! Но ты не спрашивала меня, так ведь? У меня хорошее зрение, прекрасный нюх и отличная память – но я не обладаю глубинным зрением, верно, дорогуша? И к тому же, моя низкая душа не способна воспарить к высоким красотам прекрасной старой трущобы в Марселе или в Будапеште – ей не подняться выше трущоб негритянского квартала в южном городишке! Но ведь это же простая местная грязь – это не искусство! – произ shy;нес он сдавленным голосом.
– Ну, успокойся, успокойся, – мягко сказала Эстер. – Не приводи себя в бешенство. Ты не в своем уме и сам не сознаешь, что говоришь. – Она нежно погладила руку Джорджа и печально взглянула на него. – Господи, что все это значит? Что это за не shy;лепый разговор о трущобах, переулках и театрах? Какое все это имеет отношение к тебе и ко мне? Какое отношение к тому, как я люблю тебя?
Губы Джорджа посинели и неудержимо дрожали, серое лицо исказилось в гримасе безумной, бессмысленной ярости, и он в самом деле не совсем сознавал, что говорит.
Внезапно Эстер схватила его за руки и неистово встряхнула. Потом вцепилась ему в волосы, яростно притянула его голову к себе и взглянула в ошеломленные, безумные глаза.
– Слушай! – резко заговорила она. – Слушай, что я тебе ска shy;жу!
Он угрюмо уставился на нее, и Эстер на миг приумолкла, гла shy;за ее налились гневными слезами, все маленькое тело трепетало энергией упорной, неукротимой воли.
– Джордж, если ты ненавидишь мою работу и людей, среди которых я работаю,- мне очень жаль. Если актеры и другие лю shy;ди, работающие в театре, так низки и отвратительны, как ты го shy;воришь, мне тоже очень жаль. Но не я сделала их тем, что они есть, и я никогда не считала их такими. Многих из них я нахожу тщеславными, жалкими, несчастными, лишенными хотя бы кру shy;пицы таланта и понимания, но не подлыми и низкими, как ты говоришь. И я знаю всю их жизнь. Мой отец был актером, был таким же неистовым, безумным, как ты, но обладал не менее воз shy;вышенным и прекрасным духом, чем любой из живших на свете.