Паутина из шрамов
Шрифт:
Теперь, когда я завладел сердцем девушки, которая мне безумно нравилась, настало время вернуться к делам группы. Одной из наших проблем было то, что Дикс не справлялся с игрой на гитаре. Клифф сразу же выучил все песни. Он шёл домой, практиковался всю ночь и был точно уверен в том, что надо играть. Дикс был отличным музыкантом, который не мог заставить себя играть партии других людей. Если его просили написать песню, он был волшебником. А когда пришло время выучить экспериментальные фанковые рифы Хиллела, это просто было не его. Мы не могли толком понять это; мы думали, что каждый должен уметь выучить всё, что угодно.
Он приходил на репетицию, и у нас были отличные джемы, но потом мы говорили: «Давайте сыграем Get Up and Jump», и у Дикса ничего не получалось. Это было
Через дорогу от дома Фли был маленький двор, и мы устроили там матч по крокету, даже не договорившись с его соседями. Мы раскатывали шары, и я спросил:
— Ну что Дикс, как твои дела?
— Хорошо, — сказал он.
— Мы тут думали, и, в общем, думали о том, что…э-э-э, Фли, почему бы тебе ни сказать ему, о чём мы думали, — продолжал я.
— Ну, мы думали строго о музыкальных вещах…э-э-э, Энтони, я думаю, ты вероятно лучше это скажешь, — перестраховался Фли.
— Ну, говоря о музыке, скажем, мы рассуждали в следующем направлении и, Фли, почему бы тебе ни продолжить с этого момента.
— Ты музыкальный гений в своём роде, и ты вроде двигаешься в своём направлении… — сказал Фли.
— И, похоже, что направления нашего движения не пересекаются. Нам очень жаль, — вместе закончили мы.
Мы продолжали говорить о том, насколько разными были наши музыкальные направления, а Дикс слушал, как обычно, и вообще ничего не говорил. После того, как мы сказали ему (по крайней мере, думали, что сказали) о том, что наши дороги не пересекались, Дикс повернулся к нам и спросил:
— О'кей. Так репетиция завтра в то же время?
Нам пришлось обстоятельно объяснить, что мы не могли больше играть с ним в группе, наконец, он понял это, собрал свои вещи, сел в машину и уехал. Это было первое из многих душераздирающих увольнений, которые нам с Фли приходилось проводить. Мы думали, что всегда будем бесшабашной четвёркой из Голливуда, но тогда поняли, что придётся иметь дело с реалиями жизни.
Мы устраивали прослушивания на роль гитариста и видели множество людей, но в итоге выделили двух парней: Марка Найна, хиппового, авангардного и креативного, сбежавшего из школы парня, который играл с Клиффом в группе Two Balls and a Bat; и Джека Шермана. Я ничего не знал о его (Джека Шермана) происхождении и о том, как он попал на репетицию, но с первой минуты, когда он вошёл на прослушивание, я знал, что он сумасшедший. Тогда это было совсем не плохо, в то время в нас было много сумасшедшей энергии. Но этот парень был сумасшедшим и даже не подозревал об этом. У него были ровно зачёсанные назад волосы, которые нигде не путались, и он был опрятным и чистым. Он вошёл, широко улыбаясь, и не очень круто смотрелся, когда джемовал. Но его игра хорошо сочеталась с Фли и Клиффом, ориентироваться друг в друге не было для них проблемой или борьбой, это был просто поток музыки. Плюс, у этого парня были сумасшедшие мозги, и самые сложные вещи естественно приходили в голову именно к нему. Мы сыграли некоторые наши песни, и хотя у него не было этого низкого, грязного и безбашенного элемента в его игре, он был технически эффективен и играл все ноты в нужное время. Его игра не имела похожего на Хиллела духа, но, по крайней мере, он играл все партии.
Итак, всё сводилось к двоим: хипповому парню и обыкновенному чуваку. Когда мы шли из репетиционной базы тем вечером, Джек повторял:
— О, это был действительно удивительный джем, и вы, парни, по-настоящему крутые. Я не играл такого фанка с 1975 года, когда был в группе Top Forty…
Мы сказали ему, что нашим первым шагом было записать альбом, а потом поехать в тур.
— О, супер, записать альбом, это будет отлично, — сказал Джек. Затем он замер:
— Но если вы хотите, чтобы я был
Мы ждали, что он скажет: «Да я просто шучу», но он продолжал говорить об этих соединениях, старинных связях и о чём-то ещё, поэтому в итоге мы вынуждены были спросить его, действительно ли он так думал.
— Да, я серьёзно к этому отношусь. Всё будет о'кей, но мне обязательно нужно проконсультироваться с моим астрологом, — сказал он.
Мы сказали ему, что свяжемся с ним, и он ушёл. Мы всё обдумали и, в общем, решили попробовать с этим сумасшедшим. Мы считали, что у него много опыта, и, что по-своему он был удивительным гитаристом. Он не был сырым, взрывчатым дикарём фанка, которого мы искали, но он определённо был способен пойти в студию и сыграть все эти партии, поэтому мы приняли его. Это был ещё один момент, который нужно было отметить, потому что теперь все части были на местах.
Приведя в порядок группу, я нуждался в жилье. Мы с Бобом Форрестом слышали, что эти помещения в классическом старом двухэтажном офисном здании на Голливудском Бульваре сдавались в аренду и были дешёвыми. Тогда район Голливудского Бульвара был в плохом состоянии. Это здание называлось Заставой, и оно, вероятно, было там с двадцатых годов. Такой тип здания, где обычно работали частные детективы. Оно было красивым, с изящными лестницами, прихожими с высокими потолками, старыми лёгкими креплениями, большими высокими окнами и с теми старомодными ванными с десятью унитазами, всё из хорошего материала и плитки. Я уже накопил несколько сотен долларов и сказал домовладельцу, что я был писателем, и мне нужно было место для работы. Мы знали, что не могли сказать им, что хотим жить в этом офисном здании, даже притом, что там жила пара людей; ты просто не говоришь этого, а спокойно делаешь, и они не знают, и всё о'кей. Они показали мне несколько разных помещений, и я выбрал самое большое и красивое. Там был высокий потолок и несколько огромных окон, выходящих на Голливудский Бульвар. Это была одна большая комната без ванной, с хорошим деревянным полом. Бюджет Боба был меньше, поэтому он выбрал самое дешёвое помещение, которой выходило на парковку на заднем дворе. Я платил за жильё 135 долларов в месяц, а Боб, вероятно, 85 долларов, просто очень дёшево. Мы не могли не обращать внимания на то, что в наших помещениях не было ванных; нам приходилось мыться в раковинах.
Те комнаты в Заставе стали сценой для большого упадка, распущенности и кризиса молодых умов. Вскоре после того, как мы переехали, Грэг, причудливый старый друг Боба из Орандж Каунти, въехал в соседнюю комнату. Он был кокаиновым другом, кокаиновым дилером и хотел стать гитаристом. А рядом со мной поселилась дизайнер, которая жила со своим парнем, огромным, злобным гитаристом по имени Карлос Ги-тарлос, с которым я раньше принимал наркотики. Я занялся украшением своего нового дома. Я поставил кровать в угол, в стиле комнаты на чердаке, и принёс стол. Девушка Карлоса предложила мне маленький круглый диван, покрытый пушистой леопардовой шкурой, что было великолепной находкой.
То, что Боб жил так близко, было и благословлением, и проклятием. Он всегда приходил, и мы собирали любые скудные суммы денег, какие только могли, чтобы пойти и купить наркотики. Мы потеряли наш героиновый источник, поэтому мы принимали кокаин, а потом пытались напиться до полного забытья. Конечно, наш новый сосед Грэг, казалось, был бесконечным источником. Однажды ночью я принимал наркотики и покупал всё у Грэга, я не мог остановиться, и он не мог остановиться, поэтому он начал снова предлагать мне наркотики. Я продолжал ходить к нему и покупать ещё и ещё. Я даже отдал ему в качестве имущественного залога дорогие лыжи, а потом пообещал принести ему гитару под залог, что было полной ложью для того, чтобы продолжать брать у него белый порошок, потому что у меня не было ни денег, ни гитары. Я думал, что Грэг упадёт в обморок, проспит пять дней и не будет меня доставать.