Паутина натягивается
Шрифт:
— Рейн, — подойдя ближе, он сжал руки в замок у груди и склонил голову в приветствии. Я ответил тем же жестом.
— Светлейший Теаган. Прошу прощения за беспокойство.
— Ничего страшного, не волнуйтесь, — Теаган улыбнулся мне своей привычной доброжелательной улыбкой. — Никаким важным делом я занят не был… Достойный Брат сказал, что тут произошло некое недоразумение?
При последних словах Теагана все три Достойных Брата еще раз быстро обменялись взглядами, после чего одновременно повернулись к стражнику.
—
Интересно, как быстро они поменяли свое отношение ко мне и к ситуации в целом. И если я понял правильно, случилось это в тот момент, когда Теаган произнес слово «недоразумение». Не «преступление», не «подозрительное событие», а именно «недоразумение».
— Вот как, — Теаган тоже повернулся к моему главному обвинителю. — Я внимательно слушаю.
Но стражник ничего не сказал, лишь его взгляд заметался между мною, Теаганом и Достойными Братьями, будто он пытался отыскать подсказку и понять, что именно ему следует говорить.
Мне первому надоело ждать.
— Воин Матиас обвинил меня в ереси и в пособничестве какому-то безумцу, — сказал я.
— Ереси? — повторил Теаган. — В чем же заключалась эта ересь?
Я махнул рукой в сторону храма.
— Я хотел войти в Храм Горних Вершин, но воин Матиас и его товарищ меня не пустили, объяснив, что внутри молится светлейший Сантори. А когда я спросил, зачем ему одному для молитвы целый храм, стали угрожать Залами Покаяния за еретические речи.
— Понимаю… — проговорил Теаган, и его взгляд надолго задержался на Матиасе. — А о каком безумце идет речь?
— Это был странный худой мужчина, который залез на статую Пресветлой Хеймы, угрожал Деврану пришествием великого зла, а еще называл гнилью светлейшего Сантори и его спутницу.
Одна половина лица Теагана непроизвольно дернулась.
— Спутницу? — переспросил он.
— Молодую актрису из одного из столичных театров, — объяснил я. — Мне довелось видеть с ней пару представлений.
— Понимаю, — повторил Теаган, и мне показалось, что он с трудом удерживает на лице прежнее доброжелательно-нейтральное выражение. — Воин Матиас, у вас есть что добавить к сказанному?
Тот дернулся.
— Я… Мы… Мы охраняем светлейшего Сантори и выполняем его приказы. Этот… э… этот молодой господин показался нам подозрительным, а когда появился святотатец с еретическими речами, мы… э… мы соотнесли присутствие молодого господина и присутствие святотатца и подумали, что это должно быть связано. После того я обратился к Достойным Братьям с просьбой задержать молодого господина до… э… до выяснения обстоятельств, — Матиас замолчал, и я заметил, что по его вискам катятся крупные капли пота.
— Что ж, — после паузы проговорил Теаган. —
Выговор, если его можно было так назвать, был произнесен спокойным, даже мягким тоном, и я ожидал, что Матиас перестанет столь заметно нервничать. Однако лицо у того побелело, а когда он поднес руки к груди, чтобы, как полагается, сжать их и поклониться жрецу, я заметил, как сильно они дрожат.
Интересно, отчего такая сильная реакция? Не то чтобы мне было этого Матиаса жаль, конечно.
— Я рад, что все разрешилось, — Теаган повернулся ко мне, вновь доброжелательно улыбаясь. — Примите мои извинения за то, что ваш первый визит оказался омрачен этим недоразумением.
— Ничего страшного, — отозвался я ему в тон. — Это вовсе не ваша вина. Всего лишь стечение обстоятельств, — при этих словах я глянул на Достойных Братьев. Хм, а ведь они тоже нервничали. Не так явно, как Матиас, но я заметил скованность их поз и общее напряжение в выражениях лиц.
Теаган тоже скользнул быстрым взглядом по Достойным Братьям и Матиасу.
— Возвращайтесь на свои посты, — велел им сухо. Все четверо тут же низко поклонились, и Матиас направился к храму, из которого все еще не вышел светлейший Сантори, а боевые маги — к воротам Обители. Остались только мы с Теаганом, ну и замершая неподалеку продавщица пирожков, оказавшаяся невольной свидетельницей как «недоразумения», так и последовавшего за ним разговора.
Посмотрев в ее сторону, я отметил, что она выглядит такой же бледной, каким под конец беседы стал Матиас. Странно. Теаган заметил мой взгляд и тоже повернулся к женщине.
— Здесь продаются интересные пирожки, — сказал я, решив поменять тему разговора, потому как в воздухе между мной и жрецом все еще висело напряжение. О «недоразумении» и обо всем остальном можно будет поговорить попозже. — Треугольные. Впервые такие вижу.
Теаган недоуменно моргнул, потом еще раз посмотрел на продавщицу и ее переносную лавку.
— Пирожки? — повторил он и наконец расслабился, а странное напряжение исчезло. Потом на губах жреца заиграла легкая улыбка. — И как вам вкус этих… пирожков? Понравился?
— Да, — сказал я. — Но их надо сперва хорошо распробовать. Необычное сочетание… всего.
— Пирожки! — повторил жрец и тихо рассмеялся. — Рейн, это тойво, церковный хлеб. Его пекут в женских скитах в канун новолуния, там же освящают, после чего привозят в Светлый Город, чтобы прихожане могли причаститься. И, кстати, вы первый человек на моей памяти, которому вкус тойво понравился сам по себе. Их обычно покупают для исцеления болящих, а еще они помогают от душевных страданий.
Вот как. Значит, женщина в длинной зеленой мантии тоже была служительницей Церкви. Недаром ее одежда показалась мне необычной.