Паутина удачи
Шрифт:
– Конечно, идите, я еще чуть-чуть полежу, тетя Катя…
– Сёмочка посидит, – кивнула она, не слушая моих слов.
Екатерина Федоровна торопливо вышла и застучала каблучками по коридору в сторону кабинета, да так сосредоточенно, быстро. Дверь скрипнула и впустила Хромова. Я глянула на него – и охнула. Синяк вполлица… Губа опухла, улыбается криво, но победно.
– Сёма, как же так? – поразилась я. – Я же тебе удачу отправляла, старалась. И не подействовало.
– Наоборот, – подмигнул он полуприкрытым, заплывшим глазом. – Слушай, птица, ты молодец, а я – тем более. Я живой молодец!
Он приложил к
– Странное везение, – поразилась я.
– Под утро я добрался-таки до подъезда, – улыбнулся Сёма. – В дверях дома меня изловили маги из тайной полиции, они как раз подъехали. Усадили в машину и велели не высовываться, сами пошли наверх, но сразу же спустились. Под дверью у меня какая-то бомба. До сих пор ее обезвреживают. А я живой, потому что за шесть часов по пустым улицам не смог пройти трех сотен метров от редакции до своей комнатушки. Сумасшедшее везение!
Я посмотрела на Хромова. Страшно подумать, что этого человека могло не стать – тощего, веселого, постоянно голодного, непрерывно занятого делами, недоговаривающего слишком много, знакомого с половиной жителей города. Еще более непонятно то, что вчера в ночь я слушала его удачу и заверила Корша: все нормально… Видимо, присутствие детей и угроза им сильно искажали восприятие.
Дверь снова скрипнула. У нас всегда так: тихо болеть невозможно. Саня заглянул в щель, довольно фыркнул и проскользнул в комнату. Следом за братом пробрался и Ромка. Тощий, смуглый, черноглазый, с нахальным прищуром – настоящий цыганенок.
– Ренка, ты цела? – уточнил брат. – Ух и мировецкого родственника ты мне раздобыла! На Олега надежды никакой, он на днях уезжает, его заставляют жить при колледже, там своя больница, практика. Говорят, он талант, душат человека наукой.
Я кивнула. Закономерная новость, ожидаемая. Хромов две недели назад возил Олега к какому-то врачу, прямо-таки знаменитому профессору, герою старого, годичной давности, материала в «Курьере». Знакомил, уговаривал протежировать нашему сиротке. Видимо, сработало. Сёмка молодец, он и правда знает всех и толковыми людьми уважаем.
Цыганенок бочком продвинулся к моей кровати. Обе ладони по-прежнему в бинтах, обмороженная щека густо намазана чем-то полезным, на носу героическая ссадина, хромает отчаянно. Зато улыбается задорно, и в глазах прыгают бесенята – ужасающие, достойные кровного наследника фон Гессов. Мальчик протянул мне руку, поморщился, заставляя ладонь полностью раскрыться. Гвоздь. Тот самый, ржавый, тупой и кривой…
– Это тебе на память. – Он шмыгнул носом и быстро отступил назад, стряхнув гвоздь на одеяло. – Счастливая вещь, если
Я кивнула. Такое замечательное утро… Все выжили и все дома.
– Ромка, кто тебя отспорил в родственники, уже знаешь?
– Фредди, – гордо выпрямился он. – Я сам решил, меня спросили, и я сказал. Потому что у мамы Лены уже трое вас, нельзя еще нас на шею вешать. А у мамы Фредди один Юрка, взрослый он, со своим достатком. – Черные глаза блеснули. – Хорошо, когда столько мамок! Два раза обедать можно, а то и три. Ух и заживем мы с Надюхой! Да, еще тебе за нее спасибо. Она хоть и плакса, но человек.
Нельзя не согласиться. Я заулыбалась, вся такая сахарная, готовая слегка посюсюкать с утречка, под настроение. Ромка в семье будет очень даже на месте, точно. Такой глазастик колючий-хитрющий… Гвоздь мне подарил, надо же! Юнц бы в парнишку точно впился клещом. Стал бы угощать, развлекать и между делом выяснять, велики ли его таланты мага. Потому что они вполне могут обнаружиться. Гвоздь – он не просто память. Над ним, видимое моему дару, стоит плотное, яркое и теплое сияние настоящей, выстраданной сполна удачи. Впрочем, нет, не так. Об этом мы с отцом много раз говорили: удача – всего лишь небольшой толчок уже приготовленных людским упорством обстоятельств. Не зря твердят про бесполезный лежачий камень и упрямую лягушку, сбившую ком масла. Судьба выше слепого и даже зрячего везения, она – дорога, выбранная человеком осознанно. А гвоздь… С кровью в его шершавую ржавчину впиталось Ромкино упрямое желание выжить. Его вера в то, что раньше смерти не умрешь. Его стремление бороться. Сила духа.
Дорогой подарок. Я оглянулась на Сёму, желая поделиться размышлениями. И замерла. Хромов смотрел на Ромку хищно, как на явный объект для пополнения информации расследования. Может, того самого, из-за которого ему «пятнашку» под дверь положили.
– Роман, – сладким голосом джинна-искусителя прошептал Сёма, – ты хоть раз видел, как печатают газету?
– Мы не видели, – прищурился Саня, сделав отчетливое ударение на первом слове. – Задешево не продаемся. Ты нам мозги не задуришь, вопросы есть – излагай. Цену обозначим.
– Ты точно барон, Саня, – поразился Ромка, даже сел на край кровати подальше, в ногах. – Как ты его… Уважаю.
Хромов поскучнел. Глянул в окно, порылся в карманах, повел плечами. Умоляюще покосился на меня – вдруг предам брата и помогу сменить тему? Я его взгляд проигнорировала. Улыбнулась Сане, погладила одеяло, приглашая сесть поближе. Брат прищурился еще сильнее. Шмыгнул носом – вредные, но зрелищные привычки приятелей заразнее насморка…
– Ренка, ты у нас умная, знаешь его. Торгуйся за всех.
Семен застонал и уронил голову в сложенные горсти ладоней, демонстрируя отчаяние и намекая на головную боль. Вывернул оба кармана куртки, выказав низкую платежеспособность. Выпрямился, отнял компресс и ткнул пальцем во внушительный синяк. Мы дружно замотали головами: никакой жалости!
– Ты расследуешь нечто опасное, – предположила я не менее сладким, чем Сёмка недавно, голосом начинающего джинна. – Я тебе удачу загустила, Ромка должен факты изложить, Саня наверняка уже рылся в наших архивах по твоей просьбе, его Фредди-старший изловил вчера и ругал страшным образом. Все так?