Паутина удачи
Шрифт:
Хромов приложил компресс обратно к синяку, страдальчески скривился от боли. И кивнул. Снова взглянул на меня умоляюще. Ткнул себя пальцем в тощее, прилипшее к спине брюхо. Покачал отстающий ремень, втянув живот. Скорчился и плотнее запахнул куртку. Мерзнет он, видите ли… Вот мерзавец! Знает, что я его жалею.
– Сёмка, для твоего блага стараемся, – возмутилась я. – Излагай толком, что накопал, иначе ты нам не друг. А типографию я сама пацанам покажу, ваш выпускающий редактор продается за тарелку макарон. Дешевый он, уж за борщ, сам понимаешь, кабинет главного вскроет ломиком…
Семен фыркнул, попробовал вернуть лицу страдальческое выражение, но не сдержался и расхохотался. Роман подвинулся ближе к нам, гордый оттого, что его зовут полным именем и необычайно высоко ценят как свидетеля.
– Ладно,
– Таинственное привидение, – порадовался Саня.
– Во второй раз она появилась именно как привидение, – хмыкнул Сёма. – Я сидел в трактире на станции, километрах в двадцати от столицы, тихое местечко. Ждал… неважно кого, он несколько раз помогал с информацией по ведомству Потапыча. Женщина подсела за столик, я даже не заметил, как и когда. Положила передо мной конверт с бумагами. Сказала, что их следует передать Евсею Оттовичу, что самому мне в дело лезть глубоко нельзя, оно для магов и полиции. Я хотел толком выяснить почему, но меня окликнули.
– А когда ты обернулся, ее уже след простыл, – страшно выкатив черные глазищи, предположил осмелевший Ромка.
Хромов развел руками: как тут рассказывать, когда наперед все угадывают? Но мы пока ничего не знали! Саня ему об этом напомнил. Несчастный журналист скривился как от зубной боли и стал нехотя рассказывать.
– Само собой, – заявил он, – совет разумной старушки остался без внимания.
Он прочитал записи и влез в дело глубже некуда. Как можно отдать такое не глянув! В стране пропадают дети. Давно пропадают. Может статься, с самого начала правления Вдовы, а то и раньше. Чаще девочки, но порой и мальчики. Разного достатка и происхождения, но всегда в возрасте от семи до двенадцати лет. И неизменно тихо, без огласки. Родители полагают их умершими в больнице вдали от дома, заблудившимися в лесу, утонувшими. Нет ни тел, ни разбирательства, ни даже повода к нему. Лишь родственники двух из дюжины упомянутых в бумагах малышей пробовали обратиться в полицию. Однако в первом случае не смогли: сами оказались ворами и были посажены под замок, а затем сосланы на север. Во втором же случае обращению помешала смерть отца пропавшего ребенка, его ограбили ночью на улице и закололи подло, ударив ножом в спину…
Рукописные заметки на отдельных листках в том же загадочном конверте были сплошными вопросами без ответов. Кто разыскивает детей и как выделяет «подходящих»? Каковы возможности загадочного злодея, если он умудряется искать по всей нашей огромной стране и оставаться незамеченным? Что это за мерзавец, не стареющий и не покидающий своего поприща? И так далее.
– Ты решил искать ответы в одиночку, – возмутилась я.
– У меня были свои материалы, – признался Сёма. – Между прочим, один из листков в конверте был как раз моей старой, трехлетней давности, статьей о делах в родном уезде. Я писал про семью, из которой якобы украли ребенка цыгане. Утверждал, что они далеко не ангелы, но валить на табор все беды – значит позволять властям прекратить нормальную работу. Между тем у родителей невесть откуда взялась пара крепких коней, полезных в хозяйстве. А мальчик был не родной, он, как и я, остался сиротой после эпидемии.
– Болела душа за земляка, – понятливо кивнул Ромка.
– Дюжина пропавших в основном списке последних лет, еще два десятка под вопросом, а кто сказал, что случаи подобраны аккуратно, а кто проверил более ранние даты? Это вопрос профессионального самоуважения. Я не готов передавать от своего имени сомнительную информацию, – гордо заверил нас Семен. – Вот и решил отсеять пустые совпадения. Мальчика, кстати,
Сёма встал и жестом предложил парнишке занять место в кресле. Тот просиял, гордо угнездился в глубине, обнял обеими руками большую вышитую подушку и стал говорить. Неторопливо, раздумчиво, изо всех сил стараясь выглядеть взросло.
Своих родителей Ромка не помнил. Из первого табора он сбежал лет в пять. Не нравилось ему изображать калеку, хоть и подавали «несчастному ребенку» щедро. Он хотел совсем другого. В цирке работать или, на худой конец, в театре. Даже билеты продавать для начала был согласен, если сразу его талант не оценят и лицедействовать в первые дни не пустят. Черные глаза озорно блеснули: собственная наивность теперь изрядно забавляла повзрослевшего Ромку. А тогда все было всерьез. До города цыганенок добрался удачно, до театра тоже. Его даже внимательно, не перебивая, выслушал дворник, но в труппу принимать не стал. Велел ждать директора в своей комнатушке и вызвал полицию…
Кстати уж, нельзя не отметить: даже Мари признаёт, что к детям у нас, в Ликре, относятся неплохо, со вниманием. С улиц подбирают бродяжек, сирот по заявлению соседей о неблагополучности тоже увозят в приюты, проверив сообщение. Там учат грамоте и ремеслу, пристраивают по возможности во взрослой жизни. Хотя, само собой, детство получается серое и унылое, огороженное стенами и заборами, ограниченное многочисленными правилами. Не везде есть толковые воспитатели, да и сердце у каждого не попросишь предъявить: болит оно за детей или давно покрылось коркой… Опять же воровство – мелкое, бытовое – образ жизни, типичный для многих. Поди проверь, сколько в кашу крупы засыпано и сколько воды в молоко или компот долито! Ромка по вкусу оценил сразу и точно: ему с сердечностью и честностью старших не повезло. И покинул унылое заведение. Позже, за четыре года самостоятельной жизни, он сбегал еще трижды.
Лето прошлого года Ромка провел на севере. Как он сам объяснил с замечательной своей кочевой простотой, он там еще ни разу не был и «решил исправить упущение». В зиму цыганенок быстро пришел к выводу, что хватит с него красот заснеженного края. Холод лютый, поселки небольшие, станции одна от другой далеко, поездов мало. Он направился к столице, где всякому бродяжке найдется и кров, и пища, если он «не станет щелкать клювом». Ромка и не щелкал. Как человек опытный, он устроился при трактире, на посылках, за еду. Об угрозе прибытия полиции его оповещали заранее, и Ромка своевременно откочевывал на день-два. Так он и оказался на станции в десяти километрах от города: в столице проводили злющую облаву на бездомных.
– Так уж и злющую! Боялись, что позамерзаете, – фыркнул Саня. – К тому же с начала года приюты приписали к Надзорному приказу. Говорят, порядок будут наводить. Часть в военные училища переделают, а часть в инженерные.
– Тебе-то отколь знать? – возмутился Ромка.
– Мне дядька Корш сказал, его идея. А ты можешь у своего нового папы спросить. Они с Евсеем Оттовичем третьего дня у нас в гостях ругались до хрипоты. Инженерное училище Потапыч хочет себе забрать, то, что близ столицы. Он и колледж рядом строит. У него народ всегда в пути, ремпоездам особенные инженеры нужны, – Саня подмигнул приятелю, – профессиональные бродяги. Ладно, рассказывай дальше. Где вы с Надей встретились?