Паутина
Шрифт:
На миг меня охватил страх - а что, если после трюка с Хрустальным Пауком все, чего я касаюсь, будет разваливаться? Я снова плеснул в лицо водой и решительно взял зубную щетку. Выдавил на нее пенку, размазал щеткой по щекам. Поглядел в зеркало и усмехнулся. Теперь я - большой зуб с глазами.
Слабо в следующий почистить зубы помазком, гражданин любитель замены переменных?
После бритья кожу приятно грело и пощипывало. Я быстро оделся, открыл входную дверь - и тут страх накатил снова, но уже сильнее. Мне показалось, что я больше не увижусь с Мэриан. Словно она осталась здесь, у меня за спиной, в этой самой квартире, и я боялся, что сегодня с кем-то из нас что-то случится.
Я автоматически
паз замка, валик кожаной обивки. Сзади - свет из комнаты. Как будто я сейчас обернусь туда и кого-то поцелую на прощанье.
Да что за дурь! Не до конца проснулся, что ли... Я вышел в темноту коридора, захлопнул дверь. Нашарил выключатель, зажег свет на площадке. Пусть горит.
Распахнувшийся лифт дыхнул дешевым синтетическим вином. Бр-рр.
На улице стало легче. Я закурил и двинулся к остановке. Две тени бежали впереди по земле, одна совсем бледная, другая почерней - два фонаря остались за спиной, у парадной. "Все нормально", только подумал я, как снова напал стрем: моя двойная тень на асфальте вошла в тень деревьев, в мрачную решетку черных веток, тоже двойную. А может, что-то действительно случится? Со мной или с ней? Неужели я так к ней привык, что начал переживать?
Слева к перекрестку приближались три крепких парня. Лица - черные, с резкими и неприятными чертами. Отличная компания для старика в потных носках.
– Мужик, закурить дай?!
Так и есть. Похоже, случится все-таки со мной. Ну и хорошо, тогда с ней не случится... Я сам не мог понять, почему сделал такой странный вывод. Но стало легче. Страх - это просто неопределенность, растянутая на непозволительное время.
Запустив руки в глубокие карманы плаща, я вышел на перекресток. Парни приближались. В правом кармане лежал кистевой эспандер, который я по привычке носил с собой с тех пор, когда у меня начались первые судороги от постоянной работы с "мышкой". Можно конечно и эспандером, он тяжеленький, вполне сойдет за кастет... Но в левом кармане нашлось кое-что получше.
Перчатки. Мои старые перчатки из тонкой черной кожи. С дыркой на указательном пальце левой.
Четыре года занятий savate в Университете так и не сделали меня боксером.
Разве что научили не принимать первый удар противника носом, а второй животом, как я нередко делал раньше. Но кроме того, после этих занятий у меня возникли особые отношения с любыми перчатками, рукавицами, а то и просто с тряпками, если их намотать на руку. Как до занятий боксом, так и потом мои руки все равно не желали сжиматься в крепкие кулаки. А если пальцы и сжимались в нечто, то это нечто свободно болталось над тонким запястьем, как бутон тюльпана на тонкой ножке. Другое дело, если я надевал какие-нибудь перчатки или рукавицы. Вот тогда руки моментально твердели, точно вспоминали свое состояние на ринге.
К тому моменту, как я поравнялся с чернокожими парнями, моя левая уже была в перчатке. Правая осталась голой - в ней была сигарета, которую я решил не бросать слишком поспешно. Три человека... идеальная иллюстрация к "принципу обратного альпиниста". Скалолаз стремится всегда иметь как можно больше опоры, минимум три точки. В драке ровно наоборот - в каждый момент нужно располагаться так, чтобы находиться на минимальном расстоянии от одного противника, и на максимальном - от остальных...
Странно, но в этот раз перчатка подействовала неожиданно сильно. Левая рука так и чесалась врезать в челюсть крайнему парню. И что еще удивительней - у меня даже образ мыслей
– Извините, у меня последняя, - сказал я и аккуратно уронил окурок в лужу.
Я выиграл у восставшей части своего сознания слова, но проиграл голос.
Вертевшееся на языке оскорбление не прозвучало. Но то, что прозвучало, было произнесено хриплым и насмешливым, и совершенно не моим голосом!
Этот дикий гибрид тембров Высоцкого и Коэна я вспомнил бы и через сто лет.
Потому что мы с Жиганом провели над созданием этого голоса черти-сколько времени, и страшно им гордились, пока через год не поняли, каким сырым комом был наш первый блин. В любом случае, это была лишь виртуальная кукла. А сейчас голосом Малютки Джона заговорил я сам.
Словно бы в подтверждение этого открытия левая рука как бы сама собой, прямо в перчатке, юркнула в карман, вынула пачку CAMEL LIGHTS и демонстративно выщелкнула сигарету из почти полной обоймы. Я - или Малютка Джон во мне - машинально закурил снова, бросил пачку обратно в карман, после чего все-таки произнес вслух то, что вертелось на языке несколько секунд назад:
– А неграм вообще курить вредно - у них и так все закопченное.
Парень, которого я наметил "крайним", хохотнул, ткнул приятеля в бок и воскликнул мелким юношеским голоском, не соответствующим ни телосложению, ни зверскому африканскому лицу:
– Кончай залупаться, Вася! Щас гражданин прохожий вломит тебе, снова твоя рязанская рожа вылезет! Доктор ведь так и говорил - неделю после операции не курить, не пить и не залупаться!
Компания заржала и пошла дальше перпендикулярным курсом. Драки не будет, понял я. Мокрой ватой под колени плюхнулась слабость, сбилось дыхание, руки задрожали. Псих! Читал же в новостях: у тинейджеров в моду входят пластические операции "под негров".
Трамвай оказался пустым. Наверное, последний, поздно уже. Я прислонился лбом к холодному стеклу, и мое отражение затуманилось. От дыхания на стекле образовалось круглое пятно пара, в нем проступила смешная рожица, нарисованная пальцем. Наверное, днем, когда было много народу и стекло точно так же запотело, кто-то нарисовал на нем классическое "точка, точка, запятая". Я отодвинулся от стекла - туманное пятно с веселой рожицей стало исчезать, и вскоре вместо него снова появилось мое лицо, отраженное в стекле.
Через несколько минут вдруг пропало и отражение: трамвай остановился на мосту через Малую Невку, свет в салоне мигнул и погас. Сразу же накатила такая тишина, словно все прочие движения в мире тоже вдруг осознали свою никчемность, и прекратились.
А ведь это может быть вообще последний трамвай в городе. Многие линии давно перестали существовать, и я, со своей оторванностью от мира, вполне мог пропустить объявление о полной отмене трамваев. От этого предположения легче не стало.
Хорошо, что хоть снаружи еще шла какая-то жизнь. На набережной между сфинксами сидела группа молодых людей. Мелькали огоньки сигарет, доносились смешки. Девушка в длинном шарфе отделилась от компании, подошла к мужскому сфинксу и обняла его одной рукой за шею, а другой потянулась к губам. Из трамвая не было видно, что там происходит, но когда она отняла руку, я вздрогнул. На губах сфинкса появилась зловещая светящаяся улыбка. Компания приветствовала это художество дружным улюлюканьем. Девушка улыбнулась, и я заметил, что ее губы светятся тем же ядовито-желтым, что и губы сфинкса. Она убрала помаду в карман, постояла, а потом пошла ко второму, женскому сфинксу. Мой трамвай загудел, вспыхнул и поехал дальше.