Pavor Nocturnus
Шрифт:
— Этот факт только дополнение. Мэд Кэптив был пойман на месте преступления, намереваясь похитить ребенка. Оказывал сопротивление при задержке. На допросе добровольно признался в содеянных похищениях. Сегодня он упомянул то, что не мог знать никто, кроме похитителя и того, кто расследовал новую пропажу, то есть меня.
— Не может быть! А если и может… Как, как человек, слабый и телом, и духом, без денежных средств и вообще без еды, одежды, способен на такие изощренные планы, которые никто не может понять…
— Поэтому, несмотря на новости, ваш муж все еще
— Что вы такое говорите?!
— Это не упоминалось в газетах?
— Нет. Клянусь, нет!
— Значит, главный врач решил скрыть это от общественности. Репутация.
— Господи… Как я жалею, что отдала его на лечение в эту больницу! Одному Богу известно, что они с ним сделали. Он не был таким, он никогда не впадал в слепую ярость и тем более безумие. Единственными странностями, о которых он говорил, были голоса, точнее, неразборчивый шепот в голове и жуткие головные боли. Но ничего подобного не было, слышите? Я требую обратить внимание на руководство этой больницы, на их работу!
— Болезни имеют свойство прогрессировать. Именно так они могут сказать, и мы вряд ли сможем доказать обратное.
— В любом случае, даже если сказанное вами и правда, это не сравнится с тем, что теперь весь город считает моего мужа убийцей сотни детей. В это я точно не верю, никогда не поверю! Похищения случились и прошедшей ночью. А вы… Вы должны были окончательно разобраться во всем, прежде чем объявлять это на весь город. На всю страну! А может, и на весь мир!..
Я ничего не мог сказать. Это ошибка совершена, и ее нельзя исправить.
— Новости, знаете ли, быстро разлетаются, — продолжила Роза Иствуд. — Репортеры поджидали меня возле дома, а потом весь вечер караулили, просовывали свои камеры чуть ли не в каждую щель окна. Утром я с трудом успела проскользнуть мимо них! Даже в газете про меня написали, что я «отказалась вести какой-либо разговор». Будто я обязана оправдываться! Выставили меня едва ли не соучастницей, пособницей! Насколько это приятно — писать объяснительные письма родителям, надеясь, что хотя бы их журналистская рука минует, менять прическу и одежду ради того, чтобы тебя не узнали, — как считаете?
— Вы в праве просить офицера для сопровождения и защиты. Это все, что я могу сейчас для вас сделать.
— Нет, вы можете перестать прятаться в своем офисе, признать ошибку и сказать об этом на камеру.
— Сейчас увидите, поймете, о чем я говорил и почему не отказываюсь от своих подозрений. Хотите, чтобы я признал вину. Тогда заставьте своего мужа рассказать нам все!
Роза Иствуд замерла, не дойдя до последней камеры заключения, выпрямилась. Глубокий вдох, еще больше расширивший плечи и грудь. Выдох. Колени судорожно тряслись, подгибались. Шаги медленные, неравномерные, не по прямой линии, как при головокружении.
Встала напротив решетки, за которой
Мэд Кэптив совершал противоположные действия. Сидел на нарах с закрытыми глазами. Без движений, кроме частых дыхательных. Крылья носа трепыхались. Звучало, как одышка пса после изнурительного бега.
6 секунд в помещении было относительно тихо. Даже заключенные прекратили разговоры. Шпильки почти не звучали, настолько аккуратно приближалась Роза Иствуд. Положила ладонь на металлические прутья. Вздрогнула от холода, но только крепче обхватила их. Я напрягся, вспоминая случай с Пятым, положил ладонь на полицейскую дубинку. Пятый, хоть и боялся, тоже был наготове.
Напряжение в воздухе. Давление со всех сторон: и физическое, и ментальное. Веки заключенного распахнулись. Глаза округлились, и зрачок сузился на свету. Женщина испуганно сделала глоток воздуха и отстранилась от решетки. Заключенный встал, выпрямился, полностью показав изменения в телосложении.
— Мэд! Господи Мэд, что же с тобой сделали?! Ты сам на себя не похож: одна кожа на костях.
— Кто это? Зачем ты ее привел, полицейский?
— Боже! Ты меня не узнаешь, Мэд? Это же я, Роза, твоя… жена. Проклятые врачи — садисты, а не врачи! — они издевались над тобой? Они что-то кололи тебе? Резали голову? Ты не можешь не помнить меня, не можешь забыть…
— Он помнит, да, помнит… Жена. Мне нужно с ней соединиться? Вы, люди, любите это делать, я видел это в лесу. Давай, я хочу любых ощущений!
Снял штаны и нижнее белье одним движением. Плотно сомкнул ягодицы и выставил пах вперед. Довольная улыбка, но эрекция отсутствует. Признаки эксгибиционизма при импотенции?
— Мэд Кэптив, оденьтесь. Быстро! — крикнул я. Его безумие раздражало. Печально было видеть, насколько такая выходка ранила бедную женщину. Она резко зажмурилась, будто не могла видеть обнаженного бывшего мужа, приложила ладонь к губам. Из глаз впервые выпали слезы, скатившиеся по круглым щекам. Убеждалась, что теперь это другой человек, и неизвестно что он мог совершить. Как я и говорил.
— Что не так? Я не понимаю…
— Мэдди, родной… Если ты хоть что-нибудь помнишь, если понимаешь мои слова, скажи им, что ты не виновен в похищениях детей. Я обещаю, тебя оправдают, выпустят из этой тюрьмы, никто тебя больше и пальцем не тронет и ты не вернешься в эту проклятую больницу. Я добьюсь этого, я обещаю…
Конечно, Роза Иствуд заблуждалась насчет своих возможностей. По сути, лгала. Неосознанно, под влиянием горя. Это нечестно, но я не мешал, ожидая исхода ее слов.
— Ты тоже! Почему люди хотят слышать неправду?