Печаль без конца
Шрифт:
Оба они находились сейчас в покоях настоятельницы и, судя по всему, чувствовали себя не лучшим образом. Однако не все присутствующие там пребывали в столь подавленном состоянии: Элинор выглядела лишь озабоченной, таким же казался и брат Эндрю, а на лице сестры Анны даже играла легкая улыбка.
Перед ними стояло еще четверо: коронер Ральф, брат Томас и пресловутый безумец. Его руки были связаны, но все равно Кутберт держал его за плечо.
На столе посреди комнаты лежали две вещи: заполненный чем-то мешок и пустой кошель. А рядом с ними еще два предмета, уже известные раньше и
— Повтори, мошенник, то, что уже рассказал! — велел безумцу Ральф, указывая на кости. — Чтобы все услышали и ни у кого не осталось ни тени сомнения.
Задержанный беспокойно оглянулся, прокашлялся.
— Ну да, — произнес он, — чего тут говорить? Правильно. Они овечьи. От овцы то есть.
Брат Эндрю не позволил своему рту растянуться в улыбке. Элинор вообще прикрыла рот рукой.
— Итак, — посчитал нужным разъяснить Ральф, — мощи, которые ты собирался продать монастырю, принадлежат убиенной тобою овце, так? А что припрятано здесь? — Он ткнул пальцем в мешок на столе.
Бывший безумец молчал.
Ральф подошел к столу, начал выкладывать из мешка содержимое.
— Еще немного овечьих костей! — объявлял он, как балаганный фокусник на рынке. — Пузырьки с овечьей кровью!.. Клочки шерсти! Тоже овечьей.
Хозяин всего этого добра молчал, уставившись на свои босые ноги.
— Для чего шерсть? — продолжал пояснения Ральф. — Наверное, чтобы продавать как волосы святых, поседевших от мук… Скажи что-нибудь, негодяй, если я не прав!
— Вы желаете, чтобы я признался, коронер? — спросил пленник.
Голос у него не дрожал, но на лице сквозь сильный загар проступила бледность.
— Можешь признаться, можешь отказаться от признания, теперь это значения не имеет. Улики налицо.
— Вы будете пытать меня?
— Нет необходимости. Все ясно и так. Но разъясню для тех, кому еще не вполне ясно. Послушайте. У одного местного крестьянина пропала овца. Он сообщил куда следует, то есть нам. Я послал Кутберта расследовать. Выяснилось, что волки и прочие дикие звери тут ни при чем и что овцу украли. Кто? Кругом свои, знакомые люди. Мы установили слежку, и мой помощник стал свидетелем того, как ты, — Ральф ткнул в задержанного, — украл на днях еще одну овцу, зарезал ее, освежевал, очистил несколько костей. Все остальное ты запрятал в кусты, а кости и хороший шмат мяса уложил в свой мешок и тоже спрятал, но в другом месте. Кутберт мог бы арестовать тебя тогда же за кражу овцы — наверное, уже не первую, — но решил посоветоваться со мной, поскольку ты уже был у нас на подозрении по другому поводу. И он правильно сделал, так как его рассказ напомнил кое о чем, что мне привелось тогда же увидеть в сельской гостинице.
Задержанный неловко переминался с ноги на ногу, но молчал. Ральф ухмыльнулся:
— Рассказывать дальше? Осталось уже немного. От хозяина гостиницы я узнал, что ты любил беседовать там с теми странниками, у кого водились деньжата. За тобой продолжали следить, и ты сделал то, чего мы от тебя ожидали: пошел туда, где спрятал мешок, и вернулся с ним в гостиницу. Там тебя встретил один из богатых пилигримов, кому ты обещал продать
— Святого Поколума Бутири, — уточнил тот.
Всегда сдержанный брат Эндрю фыркнул.
— Масло! — вскричал он. — Причисленный к лику святых горшок масла! Вот что это такое! Бутирон — по-гречески «масло».
Он согнулся от смеха.
— Да, — с улыбкой сказал Томас. — Надо признать, наш продавец реликвий шутник и обладает некоторым знанием латыни и греческого… Вы, часом, не были раньше священнослужителем?
Пленник не ответил.
— Пилигрим латыни не знал, — продолжал Томас, — но я ее знаю немного, и я был рядом с продавцом и покупателем. Конечно, прикрыв лицо капюшоном.
— Слышишь все это, обманщик? — обратился Ральф к задержанному. — Так нужно ли пытать тебя, несчастного, если у нас есть показания моего помощника и брата Томаса?
Молчавший все это время брат Мэтью вдруг воскликнул:
— Но этот человек невиновен! То, что вы рассказали здесь, ничего не доказывает. Его самого могли обмануть. Овца могла сама заблудиться в лесу. Ваш помощник мог выдумать все, что он якобы видел… И потом, — голос его окреп, — если мы верим в явленные нам Господом чудеса, почему нельзя к ним причислить превращение кости овцы в чудотворные мощи святого Скаллагрима?..
— То же самое я думал сейчас, но не смел сказать, — заверил ободренный обманщик.
— Заткнись! — в ярости крикнул Ральф, но было понятно, что он обращается не к нему одному.
— Святого Скаллагрима не существует, — сказала Элинор презрительным тоном. — Это мошенничество и к тому же святотатство.
Брат Мэтью раскрыл было рот, чтобы возразить, но передумал и опять погрузился в молчание. Сестра Руфь и не пыталась ничего говорить: она то краснела, то бледнела, у нее был жалкий вид.
Но задержанный не преминул воспользоваться заступничеством брата Мэтью и почти прежним развязным тоном проговорил:
— Святой отец хотел сказать, я невиновен в святотатстве, ибо сам был обманут, когда купил реликвию.
— Купил? — рявкнул Ральф. — У кого? Имя продавца, его внешность… Когда и где?.. Быстро выкладывай!
— Имя ему он не назвал, но был похож на честного человека. Такой… среднего роста, светлые волосы, темные глаза. Один глаз немного косит.
— Таких людей — половина Англии, мошенник!
— И где же вы купили сии мощи? — спросила Элинор.
— В Норидже.
— Это там крестьяне двух овец недосчитали, — вставил Ральф.
— Совпадение. Чистое совпадение, — лицо брата Мэтью сияло невозмутимостью. — У вас нет свидетелей.
Но схваченный торговец был не столь спокоен. И заговорил другим тоном — жалобным и в то же время неестественным, наигранным.
— Как вы уже знаете, коронер, а не знаете — спросите у здешних сестер и братьев, — мой разум малость замутнен. Я частенько не понимаю, чего говорю и делаю. Могу плясать, петь. Могу овцу, бедняжку, зарезать… когда вдруг покажется, что Господь посылает ее мне в руки, чтобы наполнить мое чрево едой, сиречь поддержать бренное тело. И как раз…