Печальный демон Голливуда
Шрифт:
– Здравствуй, деточка, – сказала наконец Кира дочери во дворе.
Ирочка посылает настороженный взгляд исподлобья:
– Здравствуйте, тетя.
– Хочешь пирожное?
– А вы кто?
– А ты меня не помнишь?
– Не-ет.
И тут же крик в форточку второго этажа:
– Ира! Ира! Ну-ка домой! Немедленно домой!
Кира не предусмотрела, что место встречи из капитоновских окон просматривается. Вот прислуга ее и заметила. Только и удалось по голове погладить, пирожное оставить – и настоящая мама уже растворилась среди прохожих.
Нет, нет, ничего этого не помнила Ира! Не было никакой
Именно тогда Кире пришла в голову идея остаться в Москве. Рядом с дочерью! Ничего не менять в ее жизни. Не ломать. Ведь девочка сыта – обута – одета. Живет в барской квартире. Даже есть прислуга. Пусть будет с ними. Пока.
А она, Кира, пристроится где-то рядом. Конечно, в столице ее не пропишут. Ничего страшного, она снимет комнату или угол. Пойдет работать по лимиту: дворничихой или на автозавод, на конвейер. Может, ей даже удастся устроиться – допустим, уборщицей в школу, где Ирочка учится. Или в изостудию, где девочка занимается. Кира будет видеть ее каждый день. А иногда разговаривать с ней. Это ж счастье! А может – совсем размечталась Кира – удастся устроиться к Капитоновым в прислуги? В их семье поселиться? Косички малышке заплетать? Кашу на завтрак ей варить? Рыбьим жиром потчевать? Из школы встречать? Что можно придумать лучше!
Однако жизнь распорядилась совсем не так, как мечталось. То ли в те времена и впрямь каждый человек был на учете и власть реально знала, кто где находится, чего хочет и что замышляет. А может, сработала личная перестраховка Капитонова. Может, он приемную свою дочку типа флажками сигнальными обложил – только тронь ее любой человек из прошлого, сразу все вокруг зазвенит-засветится.
И вот однажды на рассвете в комнату в Лосинке, что снимала Кира, заявился представительный мужчина в шляпе и просторном габардиновом пальто. То был Капитонов Егор Ильич собственной персоной. Один пришел, без помощников-чекистов-милиционеров. Сказал тихо-тихо, ни на тон не повышая голос – а Кира стояла у постели босая, судорожно сжимала у горла ворот халата.
– Ты, Кира, сегодня же уберешься из Москвы туда, откуда приехала. В свой Южнороссийск. И будешь сидеть там – тише воды ниже травы. Ни слова никому обо мне и о своей дочери не скажешь. Ира больше НЕ ТВОЯ, заруби это на носу. И ты не будешь ее искать. Никогда. Забудь о ее существовании. Иначе я устрою тебе такое, по сравнению с чем твоя отсидка раем покажется. У тебя ведь мать-отец в станице Северская еще живы, да? Не померли пока со стыда за свою дочку? Ничего, будешь БАЛОВАТЬСЯ – они о тебе еще вспомнят. И проклянут. Ты поняла меня? Немедленно дуй на вокзал и первым же поездом, во весь опор, – домой! Все ясно?!
И настолько он строго и внушительно говорил, хотя и тихо, что аж мороз по коже. И Кире так страшно стало – и за себя, и за мать с отцом! И она вправду немедленно собралась и бросилась на Казанский вокзал и первым поездом, плацкартным вагоном, отправилась назад домой, в Южнороссийск.
А там приказала себе забыть о дочери. Ясно, что Ирочку никогда ей не отдадут. И даже видеться не позволят. Разве если случится чудо и Егор Ильич и Галина Борисовна – оба! – умрут. Но и тогда девочку скорее отправят капитоновским бабкам-дедкам или даже в детский дом сдадут, чем вернут матери. И закон, и власть,
Кира постаралась в качестве компенсации своей старой, загубленной жизни все-таки построить судьбу заново. Сошлась с вдовым облезлым учителем, которого звали Прокофием Игнатьичем Первомайским. Переселилась к нему сюда, в этот самый домик. Тогда это еще не город был, а хутор Косая Щель. А вскоре ребенка с Первомайским прижила – ее, Марину. Чтобы было кому за второй дочкой смотреть, пока родители на работе (тогда ведь длительных отпусков по уходу за младенцем не предоставлялось), выписала из станицы мать. И сама трудилась страховщиком, на хорошем счету на службе была.
Однако едва наладившаяся семейная идиллия пошла в итоге прахом. Однажды, когда Марине было семь лет и уже в космос слетал Гагарин, случилась беда. Учитель Первомайский погиб. Да ведь как глупо! Торопился в школу к первому уроку. Опаздывал. Общественный транспорт тогда сюда, в Косую Щель, вообще не ходил. Учитель буквально бежал вниз, под горку, по длинной улице Сакко и Ванцетти. И на ходу бутербродиком, что дала ему с собой Кира, перекусывал. И вот кусок хлеба с колбасой попал не в то горло, Первомайский закашлялся, вздохнул судорожно и… задохнулся. И не было никого рядом на улице, и никто не смог ему помочь.
После скоропостижной смерти мужа Кира сорвалась с катушек. (Так, во всяком случае, сказала Ирине уже довольно пьяная сестра.) Она стала выпивать и даже, как понимает Марина теперь, погуливать. А младшую дочку бросала на бабку – свою мать. Постоянной темой Кириных застольных разговоров стала судьба старшей дочери, которую у нее якобы украл московский высокопоставленный номенклатурный работник, член ЦК.
Примерно в этом месте рассказа воодушевленная сначала явлением Ирины (а пуще коньяком) сводная сестра стала путаться, перескакивать с предмета на предмет, и оттого речь ее сделалась не слишком понятной. А вскоре даже неинтересной.
– Ну и че она могла с ним поделать, с папаней твоим приемным? Плетью обуха не перешибешь. Они всегда – такие, как он! – на коне были. И при Сталине, и при Хруще, и при Лене, и при Путине.
А потом сестренку сводную совсем развезло.
Ира вышла из домика.
На вольном воздухе она почувствовала себя лучше. Норд-ост по-прежнему не утихал, и по низкому небу с дикой скоростью неслись космы облаков. Понемногу смеркалось, в городе и на кораблях в бухте один за другим зажигались огни. Ирина быстро пошла по улице под гору. Странно, но она чувствовала себя свежей и отдохнувшей.
В гостинице она заглянула в Интернет – как современный человек, Ирина Егоровна всюду путешествовала с лэптопом – и обнаружила в своей почте неизбежное письмо от Эжена. После ее бегства он писал ей ежедневно, а то и по два раза на дню. Депеша была стандартной. Разнообразием муж не страдал.
Мамочка, где ты? Прошу тебя, вернись. Не дури. Твое поведение опасно.
Но кроме того, в почтовом ящике она нашла неожиданное. А именно – имейл от дочери. Анастасия электронного адреса матери не знала, никогда ей ни строчки не писала. И то, что девочка вдруг проклюнулась, могло означать лишь одно: к ней обратился Эжен. Похоже, они встретились.