Печать Медичи
Шрифт:
Я вспыхнул и повернулся, чтобы уйти.
Писец удержал меня, подняв костлявый палец.
— Постой, мальчик. Не обижайся. Далеко не каждому дано читать и писать. Иначе как бы я зарабатывал себе на жизнь?
— Покажи-ка мне письмо. Если оно не слишком длинное, я, так и быть, прочту его тебе по специальной цене!
Поколебавшись немного, я вытащил из кошелька письмо Элизабетты.
— Да тут всего одна неполная страничка! Что же ты сразу не сказал? — Он кинул взгляд на мой кошелек. — А сколько вообще у тебя денег?
Вытащив свободной рукой грош, я протянул его писцу.
— Это все, что у меня есть.
—
— Бери, что дают, или я пошел.
Я сделал вид, что собираюсь положить и грош, и письмо обратно в кошелек.
— Ну ладно, ладно, — сдался он. — Пусть нынче ночью я умру с голоду, а ты в это время получишь в доме своего хозяина ужин из девяти блюд!
Бормоча это, он уже пробегал глазами мое письмо.
Так родилась наша дружба.
Со своей точки у моста он видел все и слышал обо всем, что творится в городе, так что был готовым источником сплетен и слухов и всегда мог рассказать много забавных анекдотов из жизни важных персон. У него был острый ум и трезвый взгляд на политику. Благодаря беседам с ним я узнал много нового о происходящих в стране событиях. До конца года, когда я получил второе письмо от Элизабетты, у меня не было непосредственной нужды в его услугах. Тем не менее я по нескольку раз в месяц подходил к нему, если оказывался в районе моста, и мы болтали о том о сем. Обычно, когда по делам мастерской нужно было сбегать с каким-то поручением, посылали меня, потому что у меня была хорошая память и я хорошо знал почти все улицы города. Кроме того, хозяин регулярно посещал часовню Бранкаччи, расположенную на том берегу реки; он изучал фрески, которыми была расписана эта часовня. Я сопровождал его и затем относил домой сумку с зарисовками, в то время как сам он шел обедать к друзьям, жившим неподалеку. Хозяин очень высоко ценил эти фрески; мне же было настолько не по себе от унылого вида Адама и Евы в момент изгнания из рая, что они кошмарными видениями являлись ко мне во сне. Поэтому, когда мы ходили туда, я обычно оставался у Понте Веккьо поболтать с писцом и шел за сумкой уже тогда, когда хозяин покидал кармелитскую церковь.
У писца было не слишком много клиентов, желавших, чтобы он написал за них письма. Нуждавшиеся в таких услугах были в основном людьми суеверными, и, как только видели, что он левша, они торопливо осеняли себя крестным знамением и уходили прочь. Но в праздники святых ему удавалось продать множество бумажных квадратиков с собственноручным изображением того или иного святого или с каллиграфически исполненной молитвой.
Вечером того дня, когда маэстро поговорил со мной, я отправился к писцу с просьбой прочесть мне четвертое из писем Элизабетты. Был конец июня, приближался Петров день.
Петр — святой, считающийся основателем христианской церкви и даже первым Папой. В Библии сказано, что Иисус Христос дал Симону, главному из своих учеников, имя Петр, означающее «камень», со словами: «Ты — Петр, и на сем камне Я создам церковь Свою». И еще Христос сказал ему: «И дам тебе ключи Царства Небесного» [9] . Поэтому накануне Петрова дня писец был очень занят. Он уже изготовил немало карточек с молитвами. На них был весьма схематично изображен святой Петр с большими ключами в руках, а ниже рисунка шли одна или две строчки текста. С полдесятка таких карточек уже были
9
Матфей, 16:18.
Еще переходя мост, я уже увидел его, склоненного над своим ящиком. Время от времени он поднимал голову и выкрикивал:
— Молитва из уст самого святого Петра! Посмотрите! Он держит ключи от Царства Небесного. Повесьте эту карточку в изголовье умирающего, и святой Петр отворит врата Царства Небесного и введет душу вашего возлюбленного прямо в рай! Покупайте всего за четверть гроша!
При моем появлении он перестал писать.
— Ну, как там продвигается великая фреска? — спросил он, приветствуя меня, и вытер кончик пера о рукав.
Всем, кто трудился в нашей мастерской, было запрещено распространяться о деталях работы, но мне трудно было удержаться от хвастовства, особенно теперь, когда я сам был так ослеплен ею.
— Она так великолепна, — сказал я писцу, — что народ толпами будет стекаться, чтобы взглянуть на нее.
Я повторял слова Фелипе. Несмотря на то что Фелипе уже много лет наблюдал за тем, как маэстро создает величайшие произведения искусства, даже он был покорен этой новой работой.
— Художники со всех концов цивилизованного мира будут приезжать во Флоренцию, в зал Совета, чтобы изучать эту фреску и учиться по ней, — гордо заявил я.
— Особенно если учесть, что рисунки достопочтенного Микеланджело получили прекрасные отзывы и его фреска скоро украсит собой противоположную стену! — с невинным видом заметил писец.
Он сказал это для того, что проверить мою реакцию, но к тому времени я уже лучше знал его и только рассмеялся в ответ. Вся Италия была взбудоражена разговорами о том, что флорентийский Совет попытался сделать так, чтобы два величайших художника эпохи, Леонардо да Винчи и Микеланджело, работали бы в зале Совета одновременно. Леонардо должен был изобразить битву при Ангьяри на одной стороне зала, в то время как Микеланджело представил бы битву при Кашине на другой стене. Но если Пьеро Содерини и другие советники надеялись на это, то они просчитались. Пока мой хозяин был в отъезде, скульптор работал над эскизами.
А теперь, когда Микеланджело закончил свой картон, новый Папа Римский, Юлий, потребовал, чтобы скульптор отправился в Рим и выполнил какую-то работу для него.
— Хозяин не станет изводить себя глупой ревностью, — сказал я. — А кроме того, скульптор Микеланджело уже отбыл в Рим.
— Я нисколько не удивлен, что скульптор уехал в Рим, — сказал писец. — Был бы я помоложе да поздоровей, я бы тоже туда отправился. Там гораздо безопаснее, чем здесь. Теперь, когда избран новый Папа, дни Флоренции как республики можно сосчитать, как бусинки на четках монахини.
— Последний Папа тоже хотел установить контроль над Флоренцией, — заметил на это я. — Но ему это не удалось, несмотря на все его усилия и несмотря даже на то, что папскими войсками командовал его ужасный сынок, этот Чезаре.
— Но нынешний Папа и сам — прекрасный воин! — Было очевидно, что Левый Писец доволен этим аргументом. Положив перо в ящик, он продолжал: — Говорят, что, когда Микеланджело работал над статуей Папы в Болонье, он предполагал вложить в его руку книгу, но Юлий велел ему заменить книгу мечом.