Печать скорби (Война за мир)
Шрифт:
«Переигрывает, — отметил Сварог, подцепляя на вилку немного красной икры и даже не включая детектор лжи. — Интересно, а Ольшанский это чувствует? Ну, разумеется...»
— Потому что я Ольшанский, — весомо ответил олигарх. — Потому что мне так захотелось.
— Ольшанский, Шмольшанский! — махнул ладошкой Тенгиз, и Сварог понял, что эта фамилия ничего Тенгизу не говорит.
Ну да, ну да... Вот она, известность: все тебя знают — кроме какого-то мелкого содержателя нескольких забегаловок вдоль трассы. Которому и знать-то про тебя не обязательно, потому как плаваете вы на разных глубинах...
— Это
— А тебе что за дело, а?
— А то дело, дорогой, что есть у меня к тебе коммерческое предложение.
— Если коммерческое, то излагай.
Ольшанский набулькал себе коньячку, выпил, смачно закусил шашлыком, зубами снимая кусок прямо с шампура.
Тенгиз, нахурившись, понаблюдал, как он жует, потом сказал негромко, буквально взял быка за рога:
— Я так понимаю, что ты человек не бедный. Деньги у тебя есть. Это хорошо. Мужчина без денег — все равно что... — Тенгиз пощелкал в воздухе пальцами, подыскивая сравнение, — все равно что сациви без курицы, да? И если ты покупаешь это кафе за деньги, и без документов, и без нотариуса, то ты можешь купить и больше, да? Молчишь. Правильно молчишь, не надо лишних слов, — обеими пятернями он, как граблями, пригладил волосы на голове. — Я, Тенгиз Абдуллаев, предлагаю тебе хорошо заработать, Сергей Александрович. Купи у меня все кафе на трассе, да? Дорого не возьму, да и, как говорится, оптом дешевле, мамой клянусь. Девять кафе — и ты в девять раз богаче, а? Подумай, дорогой, это большие деньги...
— Спасибо, уважаемый, — едва заметно улыбнулся Ольшанский, вытирая губы салфеткой. — Я одно купил — мне достаточно...
— Э, зачем торопишься? — поморщился кавказец. — Я же еще цену не назвал! А вдруг тебе понравится?
— Послушай, — сказал Ольшанский, и улыбка его мигом стерлась, а в голосе прорезалась сталь. — Мы с партнером разговаривали о серьезных вещах. Потом приходишь ты и перебиваешь. Да? Так дела не делаются. Если хочешь серьезно говорить — приходи завтра ко мне в офис, побеседуем, обсудим, поторгуемся... А сейчас зачем мешаешь?
Сварог не мог не восхититься. Теперь он понимал, каким именно макаром Ольшанский заработал себе репутацию и, собственно, деньги: с каждым клиентом он говорил на его, клиента, языке... И теперь в речи Ольшанского появились отчетливые кавказские интонации, хотя и без всякого акцента.
Интересно, какие нотки появились у него во время матча Ольшанский — Сварог. Сам Сварог, по крайней мере, ничего неестественного в речах олигарха не заметил...
— Я мешаю? — деланно удивился Тенгиз. — Это мое кафе! Мои стол, лавки, еда. Я хозяин, а ты — гость, так почему не уважаешь дом, в который пришел...
— Ну так и веди себя как хозяин! — резко наклонился вперед Ольшанский, и сталь в его голосе превратилась вовсе уж в дамасскую. — Ты зачем горы позоришь? Мы гости, дай покушать спокойно, поговорить, потом спрашивай!..
— Так ты ж не просто гость, — растянул губы в ухмылке Тенгиз. — Ты думаешь — денег дал, значит, дом твой. А я еще не сказал, что этот дом — твой.
— Ахмет взял деньги, — напомнил Ольшанский.
— Слушай, кто такой Ахмет? — всплеснул руками Тенгиз. — Директор? Владелец? Ахмет
— Хорошо, — сказал Ольшанский. — Твое кафе — пусть остается твое. Верни деньги, и разойдемся.
— Э, что говоришь! Сначала дал деньги, теперь забрал... Потом снова дашь и снова заберешь? Так мужчины не делают...
А Сварогу вдруг стало невообразимо скучно. Боже мой, телевизоры во всю стену, уличные телефоны в кармане у каждого второго, не считая каждого первого, отдельные дома, тачки вовсе уж умопомрачительные — ну чем не Америка? А дешевый наезд как был дешевым наездом, там им и остался...
— Мне не нужны твои точки вдоль трассы, — с нажимом повторил Ольшанский. — Ни еще одна, ни четыре, ни все девять. И эта, по большому счету, не нужна. Оставь ее себе... И деньги оставь.
Тенгиз задумчиво сдвинул брови.
— Ты странный человек, Сергей Александрович, — протянул он. — Кафе не нужны, деньги не нужны... А вот я человек бедный, я человек приезжий. Меня милиция останавливает, налоговая придирается, СЭС эта, чтоб ей провалиться, все время приезжает, чуркой нерусской на улице называют... Мне нужны деньги, Сергей Александрович.
— Чего тебе надо, Тенгиз, а? — устало спросил Ольшанский.
— Купи мои кафе. Клянусь, не прогадаешь.
— Не хочу, Тенгиз, — с ленцой только отобедавшего льва сказал Ольшанский. — Просто — не хо-чу. И денег я тебе больше не дам. Я, видишь ли, не подаю.
— Ай, как нехорошо говоришь, — расстроился Тенгиз. — Я к тебе по-доброму, с деловым предложением, а ты — «не подаю». Я не прошу подачек! Слушай, а можно я попробую тебя убедить?
— Ну? — без всякой заинтересованности сказал Ольшанский и налил себе еще коньяку.
— О, это правильный разговор! — тут же обрадовался кавказец. — Вот. У меня есть несколько доводов. Первый довод вон там, — короткий волосатый палец вытянулся в сторону мирно стоящей «Нивы». Тонированные стекла были чуть приспущены. — Точнее, там целых три довода. И все три калибра 7.62, и все три сейчас смотрят на нас. Еще один довод, — палец устремился в направлении крыши, — с СВД. Это очень меткий довод, он в Чечне работал. И смотрит он вот на него, — палец указал на Ключника. — Потому что, мне так кажется, что этот твой друг — опасный, как гремучая змея. Самый опасный из всех твоих друзей. Ну, и последний довод с гранатометом сидит за хозблоком... Ну что, Сергей Александрович? Как тебе мои доводы?
Причем все это было сказано спокойно и неторопливо, словно Тенгиз скромно хвастался достоинствами своей забегаловки: тут у нас, дескать, кухня, а тут, извольте видеть, сортир.
Ничего себе!
Даже Сварог такого не ожидал. Автоматы — это уже серьезно. Не для него, конечно, но — вообще, для ситуации...
— Послушай, мил-человек, — сказал Ключник, но вовсе не из-за спины Сварога, а откуда-то справа. Сварог изумленно замотал головой — а, вот где он! Телохранитель, оказывается, незаметно успел переместиться под прикрытие беседки и теперь держал Тенгиза на мушке, сам оставаясь недосягаем для возможных автоматных очередей. — Я ведь могу тебя свинцом накормить по самые гланды, прямо сейчас, и никакие автоматы не спасут.