Печенье на солоде марки «Туччи» делает мир гораздо лучше
Шрифт:
– Все выбрали себе сердечных подруг, – с волнением сообщила она и перевела дыхание.
Я тупо посмотрела на неё, не очень понимая, о чём речь.
– Но я ожидала тебя.
– Спасибо. Очень мило с твоей стороны.
Ноэми опустила глаза и подвигала пальцами ног, белое шевро её туфелек зашевелилось.
– По правде говоря… я спросила Людовику, не хочет ли она быть моей сердечной подругой… Но только потому, что тебя не было… Она оказалась единственной,
Мне всё это показалось вполне нормальным.
– Но она сказала, что не нуждается в сердечной подруге.
– Вот как?
– Нет. Ей никто не нужен.
Я почувствовала острую зависть. Мне тоже захотелось ни в ком не нуждаться. Я решила, что это очень славно.
– Ну и что? – продолжала Ноэми. – Скажи, хочешь быть моей сердечной подругой?
Мне ужасно хотелось ответить ей, что я тоже ни в ком не нуждаюсь, но я всё-таки догадывалась, что иметь подругу стоит. Рано или поздно найду для неё другой достойный ответ.
– Да.
Ноэми подняла на меня глаза, глядя совсем как Ватт, когда держишь над его носом гренку с гусиным паштетом.
– Тогда ты должна сказать мне об этом сейчас.
Я перестала понимать её. Ведь я только что согласилась.
– А что ещё я должна сказать тебе?
– Ты подумала?
– О чём?
– О Боге. Веришь в него или нет?
Задавая этот последний вопрос, Ноэми с ехидством сощурилась.
Я облегчённо вздохнула:
– Да.
Ноэми широко открыла глаза и опять обняла меня:
– Тогда всё в порядке. Мы с тобой сердечные подруги.
– Да.
– Я так боялась.
– Чего?
– Что не веришь…
– В таком случае, когда перестану верить, скажу, что верю.
Ноэми отпрянула и с ужасом посмотрела на меня:
– Так не пойдёт.
– Почему?
– Потому что нет.
– Но так не говорят – «потому что нет».
– А кто тебе это сказал?
– Мария.
– А кто такая Мария?
– Мария – это Мария.
– Как… Бог?
– Как Бог.
Прозвенел звонок, и мы парами пошли по лестнице. Ноэми держала меня за руку, раскачивая её взад и вперёд и улыбаясь. Я была её трофеем. Для начала не так уж и плохо.
Сестра Бенедетта поздравила меня с возвращением и всем остальным девочкам велела сделать то же, хотя они и не очень были уверены, что это необходимо.
Потом она объяснила мне и всему классу, почему я не ходила в школу в эти дни. Я болела гриппом, а сознание потеряла от слабости.
Я всё время кивала головой. Такое объяснение безусловно изображало
Я представила, как Мария говорила по телефону. Она единственная в нашем доме, кто умел лгать. Но, очевидно, сёстры тоже не промах.
– А теперь, девочки, прежде чем начать урок, поблагодарим все вместе…
Все поднялись из-за парт.
Как все вместе? Разве не я одна должна читать молитву? Она же сама мне сказала это. Забыла?
– Матушка… – прервала я её, обратившись к ней так, как научила бабушка.
– Да, Леда?
– Теперь моя очередь.
– Твоя очередь… что делать?
– Поблагодарить Царя Небесного.
– Царя Небесного?
– На небесех, матушка, – чудом спаслась я.
Сестра Бенедетта растерялась, и тут поднялась Людовика:
– Да, матушка, в прошлый понедельник вы сказали ей, что она должна одна прочитать молитву. В наказание…
Она преувеличила… В наказание! Ладно, пусть даже в наказание. Какая разница. Сейчас моё время.
– Ты права, Людовика, молодец, у тебя хорошая память. Тогда давай, Леда. Начинай.
Не подозревая ещё, какое безумство собираюсь совершить, превращаясь в самоубийцу, камикадзе, я ловко и быстро, как белка, в один миг забралась на парту и раскинула руки, подобно распятию над головой сестры Бенедетты.
– Отче наш… – громко воззвала я, обратив взор вверх, к небу. – Иже еси на небесех…
И хотя я никого не удостоила даже взглядом, сосредоточившись на своей молитве Царю Небесному, всё же ощутила вокруг какую-то робкую, напряжённую тишину и полнейшее подчинение.
– Да приидет царствие твоё…
Я продолжала излагать свои просьбы. И уже собралась со всем пылом попросить Господа отпустить мне грехи. Вот тут-то, не сомневалась я, по крайней мере половина моих одноклассниц прослезится. Но, к сожалению, в классе неожиданно поднялся какой-то сильный шум, очень мало похожий на аплодисменты.
– …Яко на небеси… – пара крепких рук подхватила меня под мышки, и в одну секунду я оказалась в партере, – и на земли!
Сестра Бенедетта тенью накрыла меня. Против солнца её лицо выглядело тёмным и злым. Распятие, свисавшее с шеи, раскачивалось от резкого движения. Я выпрямилась, наверное, она сильно придавила меня, опуская на пол.
Сердце моё колотилось в висках, как той ночью, когда температура поднялась до сорока, и я бредила. Я ровным счётом ничего не слышала из того, что происходило вокруг меня, как в немом фильме.