Печенье на солоде марки «Туччи» делает мир гораздо лучше
Шрифт:
– Параболическая антенна устанавливается на крыше. И похожа на печенье марки Туччи, однако не оранжевая, а серая. Но это только если спросят.
– Чао, Ма…
– Подохнуть можно! Я же забыл про рекламу!
– Не беспокойся, про неё мне всё известно.
– Откуда?
– Не могу сказать.
– Почему?
– Обещала.
– Да ладно тебе… Мне-то можешь сказать.
– Не могу. Обещала.
– И с чего бы?
– Дело серьёзное.
– Чёрт побери. Это я тебя научил так отвечать?
– Нет. Мария.
– Сильна твоя Мария.
– Даже слишком, Марио.
–
– Хорошо, Марио.
Надо ли говорить, что на следующий день я блистательно вышла из положения. Мне известно, как выглядит телевизор, значит, он у меня есть. Если Сальгари [11] сумел описать тигра Момпрачена, глядя на своего кота, то я сумела обрисовать телевизор, припоминая, как выглядит духовка Марии, и если мои одноклассницы, читавшие Сальгари, нисколько не сомневались, что он когда-то побывал в Малайзии, то не усомнились и в том, что у меня есть телевизор.
11
Эмилио Карло Джузеппе Мария Сальгари (1862—1911) – итальянский писатель, автор исторических и приключенческих романов.
Элеонора с облегчением вздохнула, кивнула другим, и те тоже испустили вздох облегчения. В этот день обошлось без сжигания ведьм на костре. Я осталась святой.
Правду я сказала только Ноэми. Она побледнела как полотно и уткнулась лицом в колени. Я подняла её за шиворот, как, наверное, поднял своего кота Сальгари, и объяснила, что ей не о чем беспокоиться, она сама видела, как всё прошло хорошо, они всё проглотили.
Я сказала правду только ей, потому что она – моя сердечная подруга. Ноэми поверила мне и улыбнулась.
– Ладно. Только не нужно мне всякий раз говорить правду, – таков был её ответ.
А вот на следующий день, когда стали выяснять, смотрела ли я всё же или нет фильм про принцессу Хико, состоялся мой триумф. Ни в какое сравнение не идёт с историей про аллергию.
Параболическая антенна и русское телевидение сделали меня слаще ванильной палочки.
Благодаря Булгакову, я преспокойно жила до конца учебного года. В школьном дворе, усевшись вокруг меня на гальке, девочки открыв рот слушали очередную серию, которую я смотрела по русскому телевидению накануне вечером. То есть ту, которую мне поведала накануне бабушка.
Когда Марио посоветовал рассказать любую историю, я поняла его не буквально. Придумать я и сама могла, конечно, и даже не без удовольствия, но если я действительно хотела поразить свою публику без риска для жизни, именно сейчас, когда всё складывалось так хорошо, следовало воспользоваться каким-нибудь из бабушкиных сюжетов. И я спросила, не знает ли она что-нибудь такое, что можно было бы рассказать в классе.
Она подумала немного, потом, лукаво подмигнув, заявила:
– Думаю, для твоего Колледжа история про чёрта – самое то…
Тогда мне некогда было особенно расспрашивать её. Мне срочно требовалась московская принцесса Хико, и всё тут. Ведь речь шла о моей жизни. В шесть лет судьба решалась здесь – в школе.
По счастью, чтобы получилось не слишком страшно и чтобы меня не сожгли на костре, бабушка предусмотрительно опустила некоторые детали, пообещав,
Цензурованный или не очень, бабушкин вариант имел в школе потрясающий успех, и никто больше даже не вспоминал про принцессу Хико.
Всё это я говорю к тому, что с помощью Марио мне всё время удавалось уходить от первоначального драматического отторжения, жертвой которого я оказалась.
Постепенно я настолько освоила этот механизм, что, если даже Марио не звонил какое-то время, справлялась сама.
Короче, девочки перестали дурно обращаться со мной, прежде чем швырнуть в угол, словно оставшийся без пары носок.
Конечно, из непохожей на всех я стала особенной. Не такой, как все. Иначе меня не удостоили бы даже взглядом. Теперь же, напротив, они смотрели на меня, и ещё как. Не инквизиторами, как в первые дни, а только с любопытством.
Не могу не признать, что мне нравилось это, хотя и вынуждало жить на острие бритвы. Следовало только не ослаблять бдительность. Если не ради себя, то хотя бы ради Ноэми, которая теперь просто обожала меня.
Одним словом, настоящая идиллия, если бы не эта танцующая и златовласая Людовика. Зверь, терзавший меня изнутри. Если у меня не всё иногда шло гладко, то на самом деле только из-за неё.
Марио знал об этом. Ещё как знал. Я рассказывала ему всё, про все притеснения этого поразительного создания, которое не росло, как все мы, а словно уменьшалось. Знал Марио и о том, что я охотно отдала бы что угодно, лишь бы он объяснил мне, как расправиться с ней одним махом. Уж он-то знал, как это сделать. Знал отличный и безошибочный способ, готова поклясться. И всё же молчал. Слушал, спрашивал, наверное, что-то даже брал на заметку, но молчал. Ни слова. С Людовикой мне всё время приходилось разбираться самой.
В конечном итоге, всё реже сталкиваясь с ней, я чувствовала себя увереннее. Я могла одолеть врага. Не стану отрицать, что Людовика придавала некую возбуждающую остроту моей жизни, иначе она оставалась бы слишком скучной.
Утром, когда я просыпалась, первая моя мысль была о Людовике. О ней я думала, когда решала, как одеться или причесаться, а не о сестре Бенедетте. Это была моя каждодневная война.
Хотя на переменах Людовика никогда не проводила время со всеми нами, а уходила в другую, мощёную часть двора, где крутила пируэты и вскидывала как можно выше ноги, она всё же знала, что Воланд – это дьявол. А значит, и я имею к нему какое-то отношение. Моё отличное, очевидно врождённое, московское произношение, с каким я произносила имена действующих лиц и названия, делало меня ещё более дьявольской. Как и саму историю.
Людовика крутила свои пируэты, это верно. Крутила, и крутила, и крутила на пальцах, далеко от меня, но я-то ощущала, как при каждом повороте она впивается в меня пылающим взглядом.
Несколько месяцев она молчала. Она была не из тех, кто способен импровизировать. Но очень хорошо знала, что значит тренироваться и трудиться. И если она оставила меня в покое, это не означало, что война окончена. Она всего лишь устроила вооружённую передышку.
В любую минуту армия белых передников могла заменить меня другой королевой. Ею. Между мною и Людовикой существовало негласное соглашение. Победительницу определяло народное голосование. А побеждённую ожидал костёр.