Педагогическая непоэма. Есть ли будущее у уроков литературы в школе?
Шрифт:
Итак, русская цивилизация исчезнет потому, что сегодня ЕГЭ по литературе не включен в список обязательных экзаменов. Нет, чтобы порадоваться за 95% выпускников 2009 года, которые не сдавали этот экзамен. Нет, чтобы опечалиться за те 5%, которые вынуждены были его сдавать. Или Людмила Зуева серьезно считает, что сдача ЕГЭ по литературе требует, чтобы выпускник пропустил через себя великие русские тексты? Но даже такой хорошо знающий школу человек, как в то время председатель комиссии Мосгордумы по культуре и образованию, а к тому же поэт и учитель, как Евгений Бунимович, утверждает, что именно отмена экзаменов по литературе прямо-таки ведет к краху во всем нравственноэстетическом воспитании молодого поколения:
«На
Дорогие мои, ну экзамен по литературе по выбору существует только с 2009 года. А всегда были, были у нас обязательные экзамены по литературе. И что, это поднимало нашу нравственность и духовность? Бунимович, используя свое служебное положение в Мосгордуме, мог бы узнать, каковы печальные итоги ежегодных медальных сочинений в Москве: более пяти тысяч сочинений, и за редким исключением, поток серых, однотипных, лишенных своих мыслей и своего чувства так называемых сочинений. Сочинений списанных, заученных. И это высокий духовно-нравственный уровень? И что за нравственность, успехи которой определяются экзаменом?
Что же касается уровня преподавания литературы в школе (а я не считаю, что он определяется только экзаменами, больше того, я уверен, что существовавшие у нас экзамены по литературе в большинстве случаев разрушали даже то хорошее, что учитель делал на своих уроках), то вот лишь два свидетельства. А я могу привести их множество.
Вот рассказ поэта, эссеиста, ученого, филолога, философа и богослова Ольги Седаковой:
«Я обычно летом живу в тульской деревне. Прежде там было много детей, которые приезжали к бабушкам и дедушкам на лето. Пока школа их не обработала, все шло прекрасно: мы с ними сочиняли и ставили пьесы, играли в стихи. И рифма, и игра слов, и любое формальное задание – все это они прекрасно и с удовольствием подхватывали. Но с каждым следующим школьным годом они становились все скучнее и скучнее, и всё для них становилось все скучнее и скучнее. Их все больше тянуло развлекаться и балдеть. Я это приписываю школе, действию школы».
Вот выступление Олеси Николаевой, поэта, прозаика, эссеиста, профессора Литературного института имени А. М. Горького на встрече писателей с Владимиром Владимировичем Путиным:
«Как преподаватель высшего учебного заведения я могу свидетельствовать, что существует пугающая тенденция к катастрофическому снижению культурного уровня абитуриентов, приходящих в институт после школы. Скоро наши внуки вообще не смогут понять, из-за чего там весь сыр-бор в душе у Раскольникова, – ну грохнул он эту противную старушонку, но деньгами-то, бабками почему не воспользовался-то, как последний лох? Или почему собственно Татьяна не ушла к Онегину?»
Нет, нет, не обязательность экзамена по литературе, а что он из себя представляет, я и рассказал в этой части книги, а курс, направленность самого преподавания – вот в чем наши быть или не быть.
Что касается экзаменов, то, может быть, они и возможны, и об этом мы еще поговорим в четвертой части этой книги. Но не будем забывать то, о чем писал еще в 1900 году В. В. Розанов:
«Орудие контроля всегда приноравливает к себе контролируемый механизм или контролируемую систему» [33] .
Да, есть определенные сведения и по литературе, которые должен знать человек, оканчивающий школу. Все дело в том, во имя чего и для чего. Знания для того, чтобы постигать литературу, а не уроки литературы во имя знаний. Помните в сказке Евгения Шварца: «Тень, знай свое
Но есть и куда более авторитетный источник, к которому мы сейчас и обратимся. «Не человек для субботы, а суббота для человека». «Кесарево – кесарю, Божье – Богу». А мы постоянно Божье – кесарю. И поскольку у меня в руках сейчас том В. В. Розанова, то не могу не привести выписку из статьи того же 1900 года. Тема – Закон Божий в школах.
«Та же сухая программа и здесь, как на уроке алгебры или немецкого языка; та же ответственность преподавателя и ученика к экзамену; тот же наскоро составленный и сжатый до последней степени учебник; то же уныние “от сих и до сих” на завтра; и имена праотцов, патриархов, пророков, святых, запоминаемые с тем же чувством, что реки Австралии и плоскогорья Азии. Между тем, кто же станет спорить, что Евангелие и Ветхий Завет и, наконец, история христианства – не “сухой материал”, практически необходимый для путешественника, торговца и читателя газет. “Практически необходимое” в Законе Божьем именно воздействие на душу ученика; воздействие на его воображение живых фигур мучеников, апостолов, пророков, картин, событий истории, самой потрясающей, и, наконец, размышление над нравственными законами, над заповедями совести человеческой, какие оставил миру и человеку Христос. Где все это? В пожелании – это у каждого; в осуществлении – ни у кого… Память обременена, а совесть не просвещена» [34] .
Разве то выучивание, вызубривание, гружение памяти, а не обращение к душе, сердцу, совести, о котором говорил Розанов, не относится к преподаванию литературы в современной школе? Не то ли происходит и на наших уроках, за что мы же платим и будем платить еще более страшной ценой? Не сразу и сам я все это понял.
Однажды собрался класс, в который 44 года назад (следовательно, была эта встреча в 1996 году), окончив педагогический институт, я пришел в свой первый учебный день. Они были тогда в девятом, я был старше их лет на 6–7. Нам было что вспомнить. Была общая, объединяющая всех жизнь в школе, расположенной на самом краю Москвы: речонка, которая обозначала тогда границу Москвы и Московской области, текла почти под самыми школьными окнами. Это была единственная тогда в Москве школа, где в старших классах учились вместе мальчики и девочки: просто поблизости не было другой. Были походы – один лыжный – в Бородино и Петрищево, где мы провели ночь в доме, в котором свою последнюю ночь провела Зоя Космодемьянская, и в Ясную Поляну, Поленово. Были школьные вечера, долгие разговоры после уроков.
Но вспоминать свои уроки литературы мне было сейчас горько, о чем я и сказал всем собравшимся, хотя меня благодарили за то, что я хорошо подготовил к экзаменам, что только усугубляло эту горечь. А дело было в том, ради чего я преподавал литературу. Я был убежден тогда, что главная моя задача – дать ученикам хорошие знания по предмету. Естественно, знания понятные, осмысленные. Ho именно знания.
И первая моя методическая статья, напечатанная в журнале «Литература в школе» в 1956 году, была канонической методической статьей. Она была посвящена записям в тетради по литературе.
«Мы стремились, чтобы каждый урок отражался в тетради в виде тех или иных записей, которые бы помогали ученику подготовить домашнее задание, подготовиться к сочинению, повторить пройденный материал».
Через несколько десятилетий я узнаю об опорных сигналах Шаталова.
В том же 1956 году в «Новом мире» был напечатан большой мой очерк «Живое и омертвевшее». Меня тревожило неблагополучие многих сторон школьной жизни. Неблагополучия в преподавании литературы я пока еще не ощущал. Но постепенно прозревал. И это прозрение привело меня к совершенно новому взгляду на работу учителя литературы. Впервые я публично выразил это пятьдесят лет назад, в 1969 году, почти одновременно в журналах «Новый мир» и «Литература в школе». Там напечатаны мои статьи, где обо всем этом было сказано, что называется, во весь голос. Позволю себе процитировать начало статьи в «Новом мире».