Педагогическая непоэма. Есть ли будущее у уроков литературы в школе?
Шрифт:
Еще раз напомню: все это оценено максимально возможным баллом.
«Вывод Некрасова, что счастье не в материальном образе Гриши Добросклонова» – настолько нелеп, что даже и не знаешь, что тут сказать. Пьер Безухов никогда не жил бездуховной жизнью и ощутил счастье после Бородина, в плену. У Раневской нет уже дома и сада, и то, что написано о ней, – полная ахинея. Гриша Добросклонов не мог бороться за освобождение от крепостной зависимости, поскольку народ от нее уже был освобожден до него и без него. Как видите, «эталон» ответа не в ладах с русским языком, русской историей и русской литературой. А главное – текст этот спекулятивен, циничен и лишен даже проблеска живой мысли и живого слова.
И вот в октябре 2008 года в Москве проходит
«В купе поезда, куда я вошел с опозданием, человек с одной рукой, судя по возрасту, инвалид войны, надевал миловидной, молодящейся даме мягкие тапочки с розочками-аппликациями на носках.
Обутая и ободренная, дама ушла в коридор, скучая, смотрела в окно. (Если рассказчик в это время находился в купе, то он не мог видеть то, что происходило в коридоре, тем более скучающий взгляд в окно: дама к коридору стояла ведь спиной. – Л. А.) Инвалид принялся заправлять постель.
Ничего не скажешь, делал он эту работу одной рукой довольно ловко, хотя и не очень скоро, – привык, видать, заниматься домашними делами. Но одна рука есть одна рука, и он устал изрядно, пока заправлял постель.
– Мурочка! Все в порядке, – известил он даму и присел к столику.
Дама вошла в купе, пальчиками подправила не совсем ловко заделанную под матрас простыню и победительно взглянула на меня: “Вот как он меня любит!”
Инвалид по-собачьи преданно перехватил ее взгляд, будто подтвердил: “Вот как я ее люблю!” Потом они начали перепираться насчет нижнего места, и дама снисходительно уступила.
– Ну хорошо, хорошо! – Поцеловав усталого спутника, мужа, как выяснилось потом, пожелала ему спокойной ночи и стала устраиваться на нижнем месте.
Сходив в туалет, инвалид попытался молодецки вспрыгнуть на вторую полку – не получилось. Он засмущался, начал извиняться передо мной, спрашивать у Мурочки, не потревожил ли он ее.
– Да ложись ты, ради бога, ложись! Чего ты возишься? – строго молвила дама, и супруг ее снова заизвинялся, заспешил.
Дело кончилось тем, что мне пришлось помочь ему взобраться на вторую полку. Поскольку мы оба были фронтовики, то как-то и замяли неловкость, отшутились. Инвалид был известный архитектор, ехал с ответственного совещания, жена же его сопровождала, чтобы ему не было так трудно в пути.
Долго не мог уснуть архитектор на второй полке, однако и шевелиться боялся: не хотел тревожить свою Мурочку. И я подумал, что любовь, конечно, бывает разная и, наверное, я ее понимал как-то упрощенно, прямолинейно, или уже вовсе не понимаю. Во всяком случае, такую вот любовь, если это в самом деле любовь, мне постичь было непосильно».
А дальше шло задание А 28:
«В каком значении автор употребил слово “такая” в предложении 23? 1) преданная, 2) рабская, 3) истинная, 4) проверенная».
Не говоря пока ничего по существу, обратимся к элементарной логике. В заданиях А, тестовых заданиях, из четырех вариантов нужно выбрать один верный, ибо остальные неверные.
Слова о «рабской любви» я после этого встречал только два раза. Один – в книге Владимира Корнилова в главе о Маяковском:
«Тягостно читать его письма к Л. Ю. Брик. (Лучше
И в интервью Катрин Денев. Она призналась корреспонденту, что в свои 65 лет готова «безумно влюбиться».
«Это не обязательно случится, – допускает кинозвезда, – но меня интересует любовь во всех ее проявлениях. И в любви я согласна быть рабыней, подчиняться мужчине» [32] .
Пусть так. Но согласитесь, что в обоих случаях рабство не исключает ни преданности, ни истинности, ни проверенности.
А теперь по существу.
Автору, известному писателю, человеку с огромным жизненным опытом увиденное «постичь было непосильно». А вот одиннадцатиклассники обязаны тут же на экзамене (а мониторинг – это репетиция экзамена) постичь и точно обозначить. Я написал «преданная». (Пока ученики делают задания, я должен перерешать все варианты.) Все до одного мои ученики двух одиннадцатых классов написали «рабская». Через несколько часов пришли ответы, оказалось-таки, что рабская.
Тут все порочно. Почему школьники должны определить то, что и сам автор не берется определить точно? Да еще на экзамене, на отметку. По какому праву школьники должны судить о семейной жизни мужчины и женщины быстро и однозначно и да и вообще судить об этом. Но именно однозначно: ведь в тестах только одно правильное.
И вот что особенно ужасно. Далее выпускники должны выполнять задание «С» по этому самому тексту. Но ведь уже заранее, до выполнения задания, этим вопросом подсказано, куда нужно двигаться: составители-провокаторы дали ключ к выполнению задания – рабская любовь. Так что и думать самому не нужно.
И пошло-поехало. Ведь в начале работы ученик должен «сформулировать одну из проблем исходного текста». (Какой шедевр канцелярщины: «исходный текст»!)
«Проблема, поставленная в тексте, это проблема рабской любви».
На два класса только одна ученица эту самую проблему определила по-человечьи:
«Астафьев размышляет о любви, а именно, какой она может быть и как по-разному проявляться».
Помните, как Анна Каренина в романе Толстого говорит:
«Если сколько голов – столько умов, то сколько сердец – столько родов любви».
Но что же рабское увидели мои ученики в этой любви?
«Несмотря на то, что у мужчины не было руки, он стал заправлять постель, пока его жена бездейственно скучала. И так же, несмотря на свою инвалидность, мужчина уступил нижнюю полку жене, после чего попытался взобраться на верхнюю полку, взобравшись, попытался не вертеться, чтобы не помещать сну жены».
И что тут рабского?
«В подъезде моего дома, – говорю я, анализируя потом работы, – живет одинокий мужчина без кистей рук. Каждый раз, когда я его вижу с сумкой на локте, у меня появляется желание помочь ему. Но я понимаю, что этого делать не надо. Иногда он сам ключом открывает дверь, я тоже порываюсь помочь ему, но сразу понимаю, что и этого делать не надо. Он сам не хочет, чтобы ему напоминали об инвалидности. А в истории, о которой рассказывает писатель Виктор Астафьев, стремление мужа каждый раз и во всем утвердить себя как мужчину, а не показать, что он инвалид, должно быть понято и понятно».