Педофил: Исповедь чудовища
Шрифт:
— Мистер Фрост, вы дома? — прокричала она.
Подождав с десяток секунд, осознав, что, видимо, теряет время впустую, еще и подвергая себя риску заболеть, она направилась обратно в машину.
***
Абсолютная тишина, в которой громким непрекращающимся эхом слышится собственное дыхание, сердцебиение и легкий неразборчивый шум в ушах, для Лили стали обыденностью и совершенно не раздражали ее. Одинокая опустошающая тишина казалась спустя годы, проведенные в маленькой жуткой комнатке, естественной. Любому другому человеку, к которому судьба оказалась менее жестокой,
Говорят, что когда человек вдруг теряет одно из пяти чувств, позволяющее ему воспринимать окружающий мир, у него развиваются остальные. Усиливая оставшиеся навыки, он старается компенсировать потерянные. У слепого обостряется слух и тактильные ощущения, у глухого — обоняние и зрение.
Практически все чувства, которые остались в Лили, были именно такими — невероятно обостренными. Она не теряла зрения или слух, но видела чуть больше, чем до похищения, слышала лучше, чувствовала и понимала глубже. Видимо, подобные позитивные изменения произошли в ней тогда, когда она потеряла всякую надежду на то, что когда-то покинет эту яму живой. Что-то же в ней должно было умереть, чтобы ее тело компенсировало эту потерю обострением чувств. Видимо, надежда.
Комната Лили была очень маленькой — всего два на два метра. Стены, окружающие ее, были мягкими и состояли в основном из матрасов, крепко прибитых к стене. Мягкие полосатые стены необходимы были поначалу, чтобы впитывать почти волчий вой, исходящий из глотки маленькой изнасилованной девочки, а также для того, чтобы она не разбила себе голову, теряя понемногу рассудок, понимая в ее-то возрасте, что смерть предпочтительней, чем такая жизнь. Прошли месяцы, и маленькая Лили больше не кричала и не выла, пытаясь лишить себя жизни разбиванием головы о стену. Она играла в свою игру, четко выверяя время и место, когда ей удастся свести счеты с жизнью.
В небольшой комнате, напоминающей обитель душевнобольного, не было окон. И чтобы ребенок окончательно не помешался в этом карцере, ему включали свет тогда, когда вставал Говард, и выключали тогда, когда он укладывался спать.
В темноте по ночам она даже сквозь толстые бетонные стены подвала, через выцветшие набитые ватой матрасы слышала. Хотя это было и невозможно, но слышала детский крик — не то у себя в голове, не то откуда-то сверху из спальни хозяина. Она понимала по легкой вибрации, проходящей через дом, кто в какой комнате что делает, какую дверь открывает и куда идет. Так она точно знала, что идут за ней и ее несколько часов ада вот-вот начнутся.
Лили так давно не была во внешнем нормальном мире, лишенном насильственного сексуального контакта со взрослыми, что практически забыла все то, что там было. Видимо, и не было там ничего. Существуют лишь этот жуткий дом, комната и Джейсон — самое страшное существо на земле.
В последнее время все изменилось. Хозяин дома, по словам Говарда, уехал по делам. Жизнь стала немного проще, без боли и избиений. Говард не решался дотронуться до любимой игрушки Джейсона. У девочки зажили раны, прошли синяки. Остатки ее души по-прежнему напоминали фарш, но все же было уже не так
Лили лежала на полу на матрасе и смотрела на лампочку, висящую на проводе под потолком. Она моргала, закрывая глаза, присматриваясь к рисунку, остающемуся на ее сетчатке. Послышался грохот, кто-то открыл двери в подвал и, торопясь, сбежал по лестнице вниз.
«Это за мной… Он вернулся!» — заволновалась Лили, кинув испуганный взор на двери своей комнаты.
Подождав несколько мгновений, убедившись, что ей ничего не угрожает, она встала по центру комнаты и, сосредоточившись, стала прислушиваться.
Внезапно она услышала звук, напоминающий сигнал клаксона машины. Кто-то посигналил дважды. Буквально через несколько мгновений она почувствовала, как легкая вибрация пронеслась по потолку. Кто-то постучал в двери.
«Это точно не Джейсон», — проскочило в голове Лили.
И этого оказалось достаточно, чтобы в ничего не чувствующем детском сердце, в осколках души, среди ее ошметков, возникла искра надежды.
Лили глубоко задышала и, суетясь на месте, оглядываясь по сторонам, стала искать способ как-то привлечь внимание, чтобы дать понять гостям, которых испугался Говард, что она и дети здесь. Но в западне, кроме лампочки и матраса, ничего не было.
Тринадцатилетняя девочка собралась с силами и, превозмогая иступляющий страх, подошла к дверям.
— Помогите, — выдавила она из груди, тихо запинаясь, захлебываясь, проглатывая звуки.
На глаза Лили выступили слезы.
— Помогите, — заставляла она себя повторять сквозь дрожь.
Вдруг ее руки поднялись, и маленькие бледные кулачки стали стучать по двери.
— Помогите!!! — прокричала Лили так громко, что голова ее закружилась. — Мы здесь!!! Помогите!!!
***
Говард распахнул двери в подвал и сбежал вниз, перепрыгивая ступеньки через одну. Держа в руках скотч, он подскочил к детям. Упав рядом с ними на колени, он, отрывая небольшие куски, стал заклеивать рот дрожащим и не понимающим, что происходит, ребятишкам. Закончив, окинул их больным взглядом. Он встал с бетонного пола и подошел к открытому шкафу со старыми забытыми инструментами. Покопавшись немного среди пыльной дурно пахнущей кучи, он достал кусок арматурного прута, примерно полметра в длину. Ухмыльнувшись и осмотрев находку, Говард подошел обратно к напуганным прикованным к стене детям.
— Чтобы я вас, суки, не слышал. Услышу хоть звук — изувечу.
Говард замолчал, по нему было видно, что он боится и чего-то ждет. Подъехавшая к дому машина просигналила два раза. Говард дернулся и угрожающе уставился на взволнованных детей. Кто-то подошел к входным дверям и постучал. Заметив в глазах похищенных ребятишек огонь надежды, Говард сжал зубы.
— Молчать!
Всего спустя мгновение из-за крепких металлических дверей, за которыми жила странная бледная редко появляющаяся девочка, стал доноситься еле слышный крик, вслед за которым — грохот кулаков.